27.04.2015.

Материалы для самостоятельной работы по "Основам языкознания" для 2 Фия
1. Сравнительно-исторический метод
2.Развитие языков и диалектов (племенные языки, языки народностей, национальные языки)

1. Основные приемы сравнительно-исторического исследования

Охарактеризовать всю совокупность приемов сравнительно- исторического исследования было бы довольно трудно по той при­чине, что лингвист-историк или компаративист должен в практи­ке своих исследований учитывать все многочисленные факторы, вызывающие изменения языка, в той или иной мере воздействующие на слова и его формы. Применение сравнительно-исторического метода представляет в высшей степени творческий акт, связанный с решением самых различных задач и преодолением труд­ностей, необычайно разнообразных по своему характеру. Все это нелегко облечь в шаблонные и жесткие правила. Кроме того, сравнительно-исторический метод включает в себя не один прием исследования, а целый комплекс разнообразных приемов.

Однако, несмотря на многообразие приемов и сложность конкретных задач исследования, все же можно выделить наиболее важные и основные приемы, без наличия которых сравнительно-истори­ческое изучение языков не представляется возможным.

1.   Отбор материала для сравнения

Сравнительно-исторический метод, как известно, основывается на сравнении языков и в первую очередь на сравнении языков род­ственных. Однако из этого не следует, что в языках абсолютно все пригодно для сравнения. В языках есть сферы, мало пригодные или совершенно не пригодные для сравнения. Например, слова, основанные на звукоподражании, непригодны для [целей сравнения, поскольку в этой области можно обнаружить сходно

звучащие слова в языках, совершенно не родственных, ср., например, эрзя-морд, ватракш ‘лягушка⁵ и др.-греч. ∑атраукос; с тем же значением, татар, хахылдарга Хохотать⁵, др.-греч. хауа€שּׂ и русск. хохотать, перс, weng ‘хныкание⁵ и коми-зыр. венъгыны хныкать⁵ и т. д. Непригодны для целей сравнения междометия, некоторые культурные и специальные термины, поскольку они легко заимствуются одним языком из другого, например, на основании изучения названий металлов в финно-угорских языках нельзя составить ясного представления о родственных связях этих языков, поскольку названия металлов в финно-угорских языках часто представляют заимствования из древних иранских языков.

Непригодны для целей сравнения слова, заимствованные из других языков, поскольку они не отражают последовательной линии звуковых изменений. Исключение может быть сделано для слов, некогда заимствованных из данного языка другим языком в более древнюю эпоху и отражающих более архаичный облик слов языка, послужившего источником заимствования.

Материалом для сравнения обычно служат элементы языка, принадлежащие к его наиболее устойчивым сферам. В области лексики это будут слова, составляющие так называемый основной словарный фонд языка — названия элементарных действий, явле­ний окружающей человека природы, местоимения, числительные, предлоги, послелоги и другие наиболее устойчивые лексические категории. В области морфологии наиболее надежным материалом для сравнения является система словоизменительных формативов, которые, как правило, почти никогда не заимствуются, а также средства словообразования, которые, хотя и могут заимствовать­ся из других языков, но не в такой сильной степени.

2.   Установление ряда сравниваемых единиц и их отождествление

История какого-либо слова или формы слова никогда не будет установлена, если мы не будем ее с чем-либо сравнивать. Необходимо прежде всего установить ряд генетически тождественных единиц, которые могли бы послужить материалом для сравнения. Предположим, что мы поставили своей задачей выяснить историю тадж. гарм ‘теплый \ В рамках одного языка, конечно, можно ус­тановить ряд генетически тождественных единиц, ср., например, лат. genus ‘род* (род. п. generis) или русск. время, род. п. времени и т. д., но данных одного языка обычно недостаточно. Часто бу­дут встречаться такие случаи, когда ряд генетически тождествен­ных единиц вообще установить невозможно. Для преодоления этих недостатков обычно прибегают к использованию данных диа­лектов и родственных языков. Применительно к тадж. гарм ‘теп-

лый⁵ устанавливается следующий ряд соответствий: тадж. еарМ, арм. зегш, др.-инд. gharmah, греч. &sp¡xó<;, лат. formus, нем. warm ‘теплый⁵. Сравнение вышеприведенных слов возможно только при условии генетического тождества всех их составных элементов. Единственным критерием этого тождества могут быть только закономерные звуковые соответствия. Мы должны точно знать, что, скажем, начальное тадж. г закономерно соответствует в данном слу­чае арм. 5, др.-инд. gh, греч. 9, лат. / и нем. w. Все составляющие данные слова гласные и согласные должны быть результатом сохранения или закономерного изменения слова архетипа, ле­жащего в их основе.

При установлении закономерных фонетических соответствий чрезвычайно важно иметь в виду, что звуки языка в разных по­зициях слова могут изменяться по-разному, например, исконное s в греческом языке в начале слова перед гласным превращалось в А, в середине слова в интервокальном положении исчезало и сохранялось только в абсолютном исходе слова. Следует также учиты­вать, что сходные по артикуляции звуки в языке могут циклически исчезать и повторяться. По этой причине один и тот же звук язы­ка может иметь равные источники. Например, в финских словах siltä ‘мост⁵, setä ^сдядя⁵ и silmä ‘глаз⁵ спирант s имеет разные источники. В первом случае он возник из t, которое в финском языке в группе ti переходит в s₇ ср. лит. tiltas ‘мост⁵, финск. sil­tä ‘мост⁵, во втором случае он восходит к древней уральской пала­тализованной аффрикате б, ср. коми-зыр. чож, мар. чучо Дядя по матери⁵, в третьем случае он отражает древнее палатализован­ное s. Таким образом, знание исторической фонетики родственных языков представляет первейшее и самое необходимое условие для сравнения.

В истории нашей науки нередко производились попытки отождествления слов различных языков по их чисто внешнему созвучию. С методической точки зрения это совершенно неправильно, так как сходно звучащие слова могут быть генетически не тождественны, например, лат. satis Достаточно⁵ и эрзя-морд, саты Достаточно⁵ сходны и по звучанию, и по значению. Такими же сходными и по звучанию, и по значению оказываются греч. r¡kiо<; (helios) ‘солнце⁵ и чувашское хёвел ^ссолнце⁵. Однако вышеприве­денные слова не могут быть отождествлены по той простой при­чине, что нет закономерных формул звуковых соответствий: лат. s ~ морд, s или греч. ц = чув. х. Лат. satis Достаточно⁵ этимологически связано с латинским глаголом satiare ‘насыщать⁵, нем. satt ‘сытый⁵ и русск. сытый, тогда как морд, саты Достаточно⁵ связано с финским глаголом saada ‘получать \ Достигать⁵. Что же касается чув. хевел ‘солнце⁵ и греч. y¡kio<; ‘солнце⁵, то чув. х раз­вилось из общетюркского задненебного д, ср. татар. qSjas ‘солнце⁵, а древнегреческое начальное т| восходит исторически к s (helios возникло из *sawelios, ср. лат. sol. ‘солнце⁵ и русск. солнце).

При строгом учете закономерных фонетических соответствий часто оказывается, что внешне совершенно не похожие друг на друга слова в действительности генетически тождественны, ср.

чадо и нем. Kind ‘дитя⁵, нен. хады ‘ель⁵ и финск. kuusi • и.’, финск. setâ ‘дядя⁵ и коми-зыр. чбж ‘дядя по матери⁵, чув. ура «нога»⁵ и тур. ауак ‘нога⁵ и т. д. Любопытно, что само несходство этих слов вполне закономерно и объяснимо. Древнее к в истории русского языка и вообще славянских языков перед гласными переднего ряда е могло переходить в č ср. лит. keturi «четыре»⁵, русск. четыре, русск. кричать из крикети, ср. крик,

сочетание en через промежуточную ступень носового е превращалось в 'а, ср. время, но род. п. ед. ч. времени, семя — род.п. ед.ч.семени;  ср. лат. semen ‘семя и т. д., ненецкое начальное х закономерно соответствует финск. Æ, ср. нен. халя ‘рыба⁵, финск. kala «рыба» нен. ху ‘кто⁵, финск. ku-ka ‘кто⁵, а интервокальное д также может соответствовать финск. s, ср. финск. pesa ‘гнездо⁵, ноиен. пидя ‘гнездо⁵ и т. д.

3.   Установление относительной хронологии фонетических изменений. Реконструкция архетипа

Прежде чем говорить об истории слова или формы слова какого-либо конкретного языка, нужно констатировать его изменение. Простое сопоставление ряда материально родственных слов и  и форм само по себе еще ничего не дает, так как у нас нет самого образца для сравнения или наиболее древней формы. Только сравнение этой древней формы, или архетипа, со всеми остальными формами даст нам возможность установить факт изменения и его характер. В то же время установление архетипа не представляется возможным без знания относительной хронологии языковых изменений. Необходимо знать, что могло существовать раньше.

Нередко можно слышать такое мнение, что для того, чтобы узнать, как данное слово звучало в древности, достаточно обратиться к памятникам древней письменности. Памятники древней письменности, действительно, могут содержать слова, имеющие более архаическое произношение, ср. др.-нем. wërolt ‘мир⁵, совр.-нем. Wërolt ‘мир⁵. Однако памятники древней письменности могут иногда- и отсутствовать. Кроме того, в самих памятниках могут содержаться инновации, отсутствующие иногда в современных языках. Памятники древней письменности часто не отражают' языковых изменений, происшедших в более древние эпохи. Правда, письменные памятники и вообще всякие письменные документы полезны в том отношении, что они помогают установить так называемую абсолютную хронологию языковых изменений. Так, например, в книге византийского императора Константина Порфирородного «О народах», датируемой 949 г., носовые е и о не отражаются, что свидетельствует о том, что восточные славяне в X в. эти  звуки уже утратили .

Гораздо большее значение, особенно при условии отсутствия или малочисленности памятников древней письменности, установление так называемой относительной хронологии фонетических изменений. Вернемся снова к ряду соответствий: гарм, арм. serm, др.-инд. gharmah, , лат. formus, нем. warm. Сравнение тадж. гарм с арм. зеrm ‘теплый  говорит о том, что в древности на месте современного тадж. а был, очевидно но, звук е, в противном случае в соответствующем армянском слове древнее g не могло бы превратиться в аффрикату 3. Таким  образом устанавливается более древний облик таджикского прилагательного *germ. Привлечение древнеиндийского соответс ного прилагательного gharmah (корень gharm-) еще более прояс картину. Др.-инд. gharmah свидетельствует, во-первых, о что древнее g было не простым, а придыхательным. С оканчивалось на h, которому предшествовал какой-то гласный.  Для уточнения картины привлекается др.-греч.язык.

-

При установлении относительной хронологии фонетических изменений учитывают некоторые характерные типологические универсалии звуковых изменений, позволяющие определить, что могло быть  более ранним.

Сущность этого приема лучше всего  показана на примере закона Вернера, отражающего распределение в германских языках глухих и звонких фрикативных, развившихся из индоевропейских глухих смычных.

Согласно закону передвижения согласных (т.н."закон Гримма") из индоевропейских глухих смычных в германском получались глухие фрикативные; ср. лат. frater, cordis ,- готск.  bropar,  hairto.

Однако в ряде  слов индоевропейскому глухому в германских соответствует  звонкий фрикативный; ср. в лат.pater  - готск.  fader. Кроме того в германском развилось фиксированное корневое ударение. До открытия Вернера указанные  изменения во времени друг с другом не соотносили.

Карл Вернер объяснил нарушение закона Гримма  через временно’е соотнесение фонемных изменений Он привлек материал греческого и санскрита и открыл следующее:

готск. fadar –bropar

лат.pater - frater

греч.pater- frator

санскрит. pitar - bhratar

Приведенные примеры показывают, что глухой фрикативный в германском (bropar) представлен в случае, когда индоевропейское ударение ( а его есто сохранили греческий и санскрит) падало на корень, звонкий же фрикативный  (fadar) представлен в случае закорневого ударения в случае греческого pate’r, но frato’r, санскр. . pita’r – bhra’tar/  Тем самым ответ на вопрос « Что произошло раньше: передвижение согласных или фиксация ударения на корне?» получается совершенно четкий ответ: « Передвижение осуществилось до фиксации корневого ударения, ибо закорневое ударение было условием было условием возникновения в интервокали  звонких согласных.

Закон Вернера показывает как, как одна исхзодная единица (глухой  смычный индоевропейского) по-разному отражается на последующих стадиях развития языка. Это и составляет основу для внутренней реконструкции.

2.Л.И. Баранникова. Введение в языкознание». М., 2010

§ 78. Появление и развитие языков. Языки и диалекты на ранних этапах развития человеческого общества

Ученых всегда интересовал вопрос: была ли первоначаль­но человеческая речь всюду единой или на разных террито­риях у разных коллективов была разная речь. Очевидно, правы те исследователи, которые полагают, что, котя по своим основ­ным особенностям речь была едина, так как процесс формиро­вания человека, его мышления и речи щел в одном направле­нии, но в деталях, в частных особенностях речь разных кол­лективов, разных групп, безусловно, различалась.

Отдельные орды питекантропов были разбросаны на отно­сительно большой территории, условия их жизни в деталях, частностях не могли не быть различными. Они сталкивались с разнообразными животными, что вызывало появление раз­ных приемов охоты, т. е. питекантропы сталкивались с раз­ными трудовыми ситуациями, следовательно, и их трудовые действия были неодинаковыми, значит, и средства общения, средства побуждения к действию были разными. Та­кие различия сохранялись довольно долго, так как отдельные группы питекантропов были мало связаны друг с другом- В то же время в условиях жизни и трудовой деятельности в силу ее крайней примитивности было и много общего. Прежде всего общими были факторы, вызывающие появление речевой деятельности и определяющие ее основные первичные особен­ности. Это и определяло сходство речи отдельных коллекти­вов в основных закономерностях (ограниченный звуковой состав, отсутствие одних и тех же типов звуков, например, зубных, неразложимость слога; ограниченное количество слов-корней, общие закономерности организации их в предложе­ния и т. д.) при наличии частных различий в реализации этик закономерностей: первичные слова могли состоять из разного набора звуков и иметь разные значения и т. п.

Положение меняется с изменением форм организации кол­лектива по мере развития трудовой деятельности и связанного с ней развития человека, его мышления и языка. При переходе к современному типу человека (homo sapiens) в эпоху поздне­го палеолита уже оформляются родовые группы, что связано с появлением новых форм хозяйственных и общественных от­ношений. Род был хозяйственной общиной с коллективным производством, собственностью и потреблением, но род не мог существовать изолированно, вне связи с другими родовы­ми коллективами. Это определяло языковые связи между пред­ставителями разных родов. Связи эти усиливались тем, что браки между членами рода были запрещены. В брак можно было вступать только с членами другого рода.

Наличие связей между отдельными родовыми группами отражалось в развитии материальной культуры этих групп. Естественно, что такие связи должны были отразиться и на языке, приводя к некоторому сближению языков. Языки со­седних родовых групп приобретают сходные черты. Возникает явление, которое С. П. Толстой называл «первобытной лингви­стической непрерывностью». Он писал: «Языки ближайших локально-родовых групп близки между собой. По мере пере­движения к более удаленным локально-родовым группам эта близость уменьшается, однако долго не исчезает, и, что самое главное, на каждом отрезке территории эта близость несом­ненно сохраняется, так что каждая пара произвольно взятых соседних локально-родовых языков оказывается допускающей взаимное понимание. Нет резких лингвистических границ». Справедливость подобного предположения косвенно подтверж­дается данными языков, носители которых сохранили значи­тельные следы первобытно-общинного строя. Показательны, например, особенности распространения папуасских языков в Новой Гвинее (см. § 72), о чем писал Н. Н. Миклухо-Маклай: «Почти в каждой деревне — свое наречие. В дерев­нях, отстоящих в четверти часа ходьбы друг от друга, имеется уже несколько различных слов для обозначения одних и тех же предметов; жители деревень, находящихся на расстоянии часа ходьбы одна от другой, говорят иногда на столь различ­ных наречиях, что почти «е понимают друг друга».

Таким образом, уже в данный период в развитии языков наблюдаются как факты их сближения — интеграции (от ла­тинского integratio—восстановление, объединение), так и факты расхождения — дифференциации (от латинского diffe­rentia — различие, разделение). Дальнейшее развитие родо­вых и племенных объединений привело к усложнению отно­шений между языками, к дальнейшему развитию процессов интеграции и дифференциации.

В доклассовом обществе основными формами организации коллектива были род и племя. Каждое племя имело свой, свойственный лишь ему язык или диалект, так как понятия «язык» и «диалект» в этот период по существу совпадают. Случаи, когда в пределах одного племени оказывается два родственных диалекта, встречаются редко. Так бывало, напри­мер, при слиянии двух ослабевших племен. Языки и диалекты не различались и по функциям, так как и языки и диалекты служили лишь средством повседневного обиходно-бытового общении.

В то же время на ранних этапах существования первобыт­но-общинного строя были благоприятные условия для диффе­ренциации языков и диалектов. Этнические общности были весь­ма неустойчивы. Племена не были особенно многочисленны, но в условиях примитивного хозяйства должны были занимать большую территорию. Локальная разобщенность приводила и к разобщенности языковой: племя распадалось на несколь­ко племен, единый прежде племенной диалект — на несколько родственных диалектов. Начинали развиваться различия между языком и диалектом. У группы родственных племен оказывался общий язык, различавшийся только диалектами. Если расхождение шло дальше, связи между частями распав­шегося племени ослаблялись и терялись, терялись и языковые связи, диалекты все дальше и дальше отходили друг от друга и постепенно могли превратиться в самостоятельные, хотя и родственные языки.

Описывая особенности рода племени у ирокезов (см. § 73), Энгельс указывает: «На примере североамериканских индейцев мы видим, как первоначально единое племя посте­пенно распространяется по огромному материку; как племена, расчленяясь, превращаются в народы, в целые группы племен, как изменяются языки, становясь не только взаимно непонят­ными, но и утрачивая почти всякий след первоначального единства...». Так развивается процесс дифференциации (рас­хождения) языков, образования новых языков. Это объясняет процесс появления большого количества новых языков на ме­сте ограниченного количества старых общих языков, праязы­ков. Особенно ярко факты расхождения проявились при мигра­циях (переселениях) племен или части племен. Такие мигра­ции наблюдались постоянно и приводили к появлению (родст­венных языков на далеких друг от друга территориях (см. §§ 67, 68, 72) и к постепенному ослаблению связей между род­ственными языками, к появлению у них своеобразных черт и своих особых тенденций развития (см. § 83).

Но не всюду племенные языки оказывались в одинаковых условиях. Различные условия жизни носителей языков ска­зывались на развитии языков. «Образование различных диа­лектов у греков, скученных на сравнительно небольшой терри­тории, получило меньшее развитие, чем в обширных амери­канских лесах, — писал Ф. Энгельс, — однако и здесь мы ви­дим, что лишь племена с одинаковым основным наречием объединяются в более крупное целое. На примере грече­ских племенных диалектов (см. § 67) хорошо прослеживается процесс сближения, схождения языков и диалектов. Ф. Энгельс указывает, что «в поэмах Гомера мы находим греческие пле­мена в большинстве случаев уже объединенными в небольшие народности, внутри которых», однако, «роды, фратрии и пле­мена все же еще вполне сохраняли свою самостоятельность».

Все же на этой стадии общественного развития преобла­дают процессы расхождения языков. «Постоянная тенденция к разделению,— писал Маркс,— коренилась в элементах ро­довой организации; она усиливалась тенденцией к образова­нию различия в языке, неизбежной при их (т. е. диких и вар­варских племен) общественном состоянии и обширности за­нимаемой ими территории.Хотя устная речь замечательно устойчива по своему лексическому составу и еще устойчивее по своим грамматическим формам, но она не может оставать­ся неизменной. Локальное разобщение—в пространстве — вело с течением времени к появлению различий в языке...».

Таким образом, на раннах этапах первобытно-общинного строя процессы расхождения преобладали над процессами схождения. В это время проходил интенсивный процесс обра­зования новых языков и диалектов, однако языки и диалекты еще не были отчетливо противопоставлены друг другу: они выполняли одинаковые функции, легко проходил процесс пре­вращения диалектов в самостоятельные языки и (реже) родст­венных языков — в диалекты (при сближении племен).

§ 79. Образование языков народностей. Языки и диалекты при рабовладельческом и феодальном строе

Характер отношений между языками и языком и диалекта­ми начинает существенно меняться в эпоху разложения родо­вой организации и образования союзов племен. В союз племен обычно объединяются родственные племена с родственными языками.«Союз племен является ближайшим подобием на­рода,—указывал Маркс. На базе союзов племен вырастали государства. Развитие государства приводило к смене родо­вых отношений отношениями территориальными. «Если можно было говорить о родовом быте в древней Руси, — писал В. И. Ленин,—то несомненно, что уже в средние века, в эпоху московского царства, этих родовых связей уже не существо­вало, т. е. государство основывалось на союзах совсем не ро­довых, а местных: помещики и монастыри принимали к себе крестьян из различных мест, и общины, составлявшиеся та­ким образом, были чисто территориальными союзами»

В новых условиях начинает отчетливо оформляться разли­чие между языком и диалектом. Диалект становится подчи­ненной единицей, обслуживающей часть коллектива, т. е. часть народа. Вместе с тем племенные диалекты превращаются в диалекты территориальные.

Возникавшее на базе союза племен (государство нуждалось в общем языке, им часто становился один из языков союза пле­мен, близкий для других племенных языков, так как на пер­вых порах объединялись родственные племена. Вместе с тем возникали особые виды общих разговорных языков. Примером может служить возникшая в Афинах на основе аттического диалекта, но с широким использованием других диалектов греческая «общая речь» — койнэ (см. § 67).

Существенно новые черты в развитии языков и отношении языков и диалектов появляются с развитием феодализма. Феодализм характеризуется большой территориальной раз­дробленностью, разобщенностью, что сказывается на состоянии языка. Территориальные диалекты представляют в этот пе­риод единственно реальную форму существования языка, то есть то, что мы называем французским языком, русским язы­ком, польским языком и т. д., есть лишь условное единство многочисленных диалектов, на которых говорит население от­дельных территорий. В этот период диалекты обладают особен­но заметной самостоятельностью, выполняя порой ряд функ­ций, свойетвенлык языку (см. § 64). На диалекте обычно го­ворит все население данной территории, независимо от со­циальной принадлежности. Если и были какие-либо различия в речи крестьян и феодальной верхушки, то они носили част­ный, несущественный для диалектной системы характер. Го­родское население также говорило на соответствующем тер­риториальном диалекте. Некоторые диалекты получали отра­жение на письме. Характерно, что территориальные границы многих диалектных явлений, сохранившихся до нашего вре­мени, совпадают со «старыми феодальными, грандатами. На эту особенность обратил внимание Энгельс в своей известной ра­боте «Франкский диалект».

В феодальный период зарождается и другой тип диалек­тов — «социальные» диалектыСоциальными диалектами принято называть специфическую речь определенных социаль­ных и профессиональных групп населения, К ним относят, на­пример, условные языки бродячих торговцев (офенский говор), ремесленников (шорников, валяльщиков и т. п.). Мно­гие из таких социальных диалектов восходят к засекреченным «тайным языкам» средневековых ремесленных цехов, которым обучали вместе с обучением ремеслу и которые порой служили своеобразным свидетельством принадлежности к данному ремесленному цеху. Социальные диалекты иногда называют жаргонами. Жаргонами, или арго (из французского argot — жаргон), называют и речь деклассированных элементов (во­ров, нищих и т. п.). Своими корнями арго также уходят в фео­дальный период, первые упоминания о такого рода тайной речи во Франции, например, встречаем еще в XIII—XIV вв. Характерный признак арго — его большая засекреченность, это своего рода язык-пароль.

В феодальный, как и в рабовладельческий период еще нет общего для всего народа единого разговорного языка, стояще­го над диалектами. Вместе с тем с возникновением государст­ва возникает и потребность в особом языке, который бы выполнял функции государственного языка, т. е. использо­вался в сношениях с другими народами, в официальной жизни внутри государства. Нуждается в таком общем языке и раз­вивающаяся культура, наука, литература. Все это приводит к возникновению особой формы языка — литературного языка.

Содержание термина литературный язык в разные исторические периоды имеет свои особенности, связанные с условиями его функционирования, с его ролью в жизни обще­ства. Но есть и общие черты, присущие литературному языку в разные периоды его существования. Литературный язык — это язык нормированный, обслуживающий различные потреб­ности духовной жизни общества, это язык официальных го­сударственных актов, науки, литературы. Характерным призна­ком литературного языка является его внетерриториальность: по своей основе, в своих определяющих чертах он одинаков на всей территории. Литературный язык обычно получает закреп­ление в письменной форме. В феодальных услових функции литературных языков еще довольно ограничены, они связаны прежде всего с официальной государственной жизнью, но используются и как языки науки, в меньшей степени — как языки художественной литературы, так как последняя в этот период часто развивается на диалектах.

В роли литературного языка в феодальный период часто выступает один из диалектов родного языка, обычно диалект политического центра страны, который тем самым попадает в особое положение по сравнению с остальными диалектами, что сказывается на его дальнейшей судьбе (см. ниже). Иногда ли­тературным языком становится язык другого народа, в силу особых исторических причин (старых государственных связей, культурного влияния, слабого развития своих диалектов, боль­ших различий между ними и т. п.) используемый вместо своего языка, точнее -— одного из его диалектов. Примером первого пути может служить язык Киевской и Московской Руси, где использовался сначала диалект Киева и его окрестностей, а после образования Московского государства — московский говор. Пример второго пути — официальный государствен­ный язык многих государств Европы, которым был латинский язык. На Ближнем Востоке в роли такого общего литератур­ного языка использовался арабский язык, на Дальнем Восто­ке — китайский. Естественно, что такой чужой язык был далек народу и не оказывал сколько-нибудь заметного влияния на развитие народного языка. Исключение составляет словарный запас, куда, конечно, проникали элементы чужого литератур­ного языка (см. § 39).

§ 80. Развитие национальных языков. Языки и диалекты при капитализме

Условия бытования языков и их взаимоотношение с диа­лектами существенно меняются с развитием капитализма. Раз­вивающийся капитализм не может мириться с прежней тер­риториальной раздробленностью, усиливаются экономические связи внутри государства, идет рост городов, передвижение населения, связанное с развитием торговых и промышленных отношений, что нарушает территориально замкнутый характер феодальных княжеств, феодальных земель. Все это не может не сказаться на состоянии языка. Новым условиям проти­воречит как диалектная раздробленность, связанная с боль­шой самостоятельностью диалекта, так и наличие чужого языка в качестве литературного.

«Во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над феодализмом,— писал В. И. Ленин, — была связана с национальными движениями. Экономическая основа этих дви­жений состоит в том, что для полной победы товарного про­изводства необходимо завоевание внутреннего рынка буржуа­зией, необходимо государственное сплочение территорий с на­селением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в лите­ратуре». Препятствием к развитию такого языка была и диалектная раздробленность и особенно наличие чужих ли­тературных языков.

Во всех странах, где использовались чужие языки в каче­стве литературных, начинается отказ от них, борьба с ними, прямое запрещение их. Так, во Франции в 1539 г. тогдашним королем Франциском I издается специальный указ, устанавли­вающий обязательное употребление французского языка вместо латинского в судах и канцеляриях. В 1629 г. это поста­новление было распространено и на церковное делопроизвод­ство. Тем самым официальным языком страны становится французский язык. В Испании уже в 1253 г. провозглашается главенствующее положение испанского языка. То же наблю­даем в Англии и других странах. Вместе с официальными пра­вами латинский язык теряет и другие права литературного языка. С 1477 г. английский язык делается языком школьного преподавания, в конце XV в. в Англии развертывается кни­гопечатание на английском языке. Во Франции уже в середине XVI в. создается естественно-научная литература на фран­цузском языке (книги по хирургии, «Практическая геометрия» и др.); несколько позднее появляются философские трактаты и поэтические произведения. Начинается изучение собственных литературных языков, уделяется большое внимание их разви­тию, выработке четких норм.

В основе своего национального языка обычно оказывается один из местных диалектов. Чаще всего это диалект политиче­ского центра, как во Франции, где в основе литературного языка оказывается франсийский диалект, диалектПариэка и его окрестностей, или Англии, где основой национального языка становится лондонский диалект. В других странах в основе национального языка оказывался диалект более развитой части страны: так было в Германии, где в основу нацио­нального языка был положен один из верхненемецких диалектов Саксонии, и Испании, где на эту роль выдвинулся кастильский диалект Толедо. Диалекты политических центров некоторых стран сами представляли собой новые образования, явившиеся на базе объединения ряда диалектов, своеобраз­ной концентрации их. Так, лондонский диалект впитал в себя черты ряда восточноцентральных и южных диалектов англий­ского языка; русский национальный язык, явившийся «не­посредственным продолжением языка великорусской народ­ности, начал складываться в то время, когда уже была созда­на система общенародного языка на базе московского диалек­та XVI—XVII вв. Этот диалект уже в XVI—XVII вв. начал утрачивать свою территориальную ограниченность, а в XVII в. окончательно выбыл из категории территориальных диалек­тов».

В процессе образования национального языка в ряде слу­чаев заметно ощущалось влияние другого языка. Например, в английском национальном языке явно проступают элементы французского (происхождения, занесенные туда в период нор-манского вторжения (XI в.). Французские элементы ощущают­ся и в лексике (см. § 39) и в грамматике (усиление роли ана­литических средств выражения грамматических значений).

О разнообразии путей складывания национальных литера­турных языков писали К. Маркс и ф. Энгельс: «... в любом современном развитом языке естественно возникшая речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря исто­рическому развитию языка из готового материала, как в ро­манских и германских языках, отчасти благодаря скрещива­нию и смешению наций, как в английском... отчасти благодаря концентрации диалектов в единый национальный язык, об­условленной экономической и политической концентрацией.

Появление действительно единого общего языка, закреп­ление его в литературе не могло не сказаться на судьбе диа­лектов. Территориальные диалекты вытесняются в сферу де­ревенской жизни, становятся средством речевого общения прежде всего крестьянства. Из чисто территориального явле­ния диалект превращается в территориально-социальное явле­ние, так как теперь он выделяется не только тем, что обслу­живает население определенной территории, но и тем, что обслуживает прежде всего определенную группу населения — крестьянство. В городах диалект вытесняется различными формами полудаалекта, городского просторечия, т. е. осо­бым типом речи, утратившей яркие местные диалектные чер­ты.

Идет процесс вытеснения диалектов из сферы письменной официальной речи. Мероприятия, направленные против использования чужого литературного языка, о которых гово­рилось выше, были одновременно направлены и против диа­лектов. Во Франции в силу некоторых своеобразных черт ее исторического развития этот процесс получил особенно яркое проявление. Начатый в период абсолютной монархии в упо­мянутом выше указе Франциска I, он продолжался и особенно развивался в период французской буржуазной революции, по­лучив отражение в ряде декретов Конвента, направленных против пользования диалектами.

В условиях капитализма диалекты выступают как пере­житочные явления, наследие прошлого, но утрата их про­исходит медленно, так как все изменения в языке происходят медленно и, кроме того, рост противоположности города и де­ревни, характерный для капитализма, ие шособетвует их быстрому исчезновению.

Особое значение при капитализме получает тот тип общей городской речи, который вытесняет в городах диалекты. Го­родское просторечие, полудиалекты, интердиалекты (от латин­ского inter — между, т. е. общая, междиалектная речь) не имеют территориальной ограниченности диалектов, различия между просторечием на разных территориях имеют частный характер, проявляются в уже стертых сглаженных следах диалектной основы городского просторечия. От литературного языка просторечие отличается отсутствием строгой нормы и ограниченностью функций. Используется просторечие только для обиходно-бытового общения. Это бытовая разговорная речь различных слоев общества. Лишь на более поздних ста­диях развития литературного языка появляется в составе ли­тературного языка особый тип речи — разговорная речь, ко­торая и оттесняет просторечие, сужает возможности его

использования пределами определенных социальных групп (го­родские «низы», т. е. лица, не владеющие литературным язы­ком).

В социалистический период процесс вытеснения диалектов, разрушения их идет более интенсивно. Роль литературного языка значительно возрастает, он оказывает постоянное, пла­номерное воздействие на диалекты, постепенно вытесняя их даже из сферы обиходно-бытового общения. В этом процессе особенно велика роль школы, печати, радио, всей суммы куль­турных мероприятий, проводимых в деревне.

Очень важно остановиться на взаимоотношениях нацио­нальных языков, входящих в одно государственное объедине­ние. Для капитализма характерны неравноправные отноше­ния национальных языков. Язык господствующей нации поль­зуется определенными преимуществами: на нем ведется пре­подавание в школе, осуществляется обязательное делопроиз­водство, издаются газеты и книги. Особенно тяжело положе­ние языков племен и народностей, оказавшихся на территории того или иного государства. Их развитию ставятся всяческие препятствия, вплоть до прямого запрещения (см. материалы о языках Америки, Африки в § 68, 73).

Выражением неравенства национальных языков оказывает­ся существование обязательного государственного языка, ко­торый навязывается всему остальному населению. Только в отдельных капиталистических странах встречаются случаи от­сутствия одного для всех государственного языка. Такое поло­жение в Швейцарии, которая, по словам В. И. Ленина, «не теряет, а выигрывает от того, что в ней нет одного общегосу­дарственного языка, а их целых три: немецкий, французский и итальянский». Ленин всегда был против навязывания обя­зательного государственного языка: «потребности экономиче­ского оборота, — писал он, — сами собой определяттот язык данной страны, знать который большинству выгодно в интересах торговых сношений. И это определение будет тем тверже, что его примет добровольно население разных наций, тем быстрее и шире, чем последовательнее будет демокра­тизм...». Справедливость ленинского положения подтверждается практикой многих современных государств. Так, объявление языка хинди (см. § 67) обязательным государственным языком Индии обострило отношения между представителями различных языковых групп, вызвало резкие протесты части населения против ущемления прав их языков. В Пакистане выступления против одного обязательного языка были настолько значительными, что вскоре после образования республики правительство вынуждено было наряду с урду признать бенгали вторым официальным государственным языком.