31.03.2015

           Вопросы к модульной работе по "Основам языкознания"
 ( предполагается как теоретическое изложение данных вопросов с выделением  вопросов более частного характера , так и выполнение практических  заданий ).
1. Фразеология. Типы фразеологических единиц (по семантической классификации).
2. Понятие о грамматическом значении. Способы выражения грамматических значений.
3. Грамматическая категория. Типы категорий.
4. Понятие о морфеме (типы морфем, выделяемых с точки зрения функции, по позиции относительно корня, по отражению их на письме и в речи).
5. История разработки частей речи.
6. Части речи (определение основных частей речи: глагола, существительное и т.д.).
 Критерии выделения частей речи.
 7. Основные понятия слововообразования.
8. Понятие словосочетания. Широкое и узкое понимание  данного термина.
9.Типы словосочетаний по структуре, по опорному слову, по смысловым отношениям.
10. Типы синтаксической связи .Виды подчинительной связи ( согласование, управление, сочетание согласования с управлением, изафет).
11. Аранжировака как способ выражения синтаксической связи.
12. Предикативная связь. Вербоцентрическая теореия Л. Теньера.




Материалы для самостоятельной работы студентов.

Теории о происхождении языка

Гипотезы о происхождении языка

Существует ряд гипотез о происхождении языка, но ни одна из них не может быть подтверждена фактами в силу огромной отдаленности события по времени. Они остаются гипотезами, так как их нельзя ни наблюдать, ни воспроизвести в эксперименте.

Религиозные теории

Язык был создан Богом, богами или божественными мудрецами. Эта гипотеза отражена в религиях разных народов.

Согласно индийским ведам (XX век до н.э.), главный бог дал имена другим богам, а имена вещам дали святые мудрецы при помощи главного бога. В Упанишадах, религиозных текстах X века до н.э. говорится о том, что сущее сотворило жар, жар - воду, а вода - пищу, т.е. живое. Бог, входя в живое создает в нем имя и форму живого существа. Поглощенное человеком разделяется на грубейшую часть, среднюю часть и тончайшую часть. Таким образом, пища разделяется на кал, мясо и разум. Вода - на мочу, кровь и дыхание, а жар разделяется на кость, мозг и речь.

Во второй главе Библии (Ветхий завет) говорится:

«И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Бытие, 2, 15-22).

Согласно Корану Адам был сотворен Аллахом из праха и «звучащей глины». Вдохнув в Адама жизнь, Аллах научил его именам всех вещей и этим возвысил его над ангелами» (2:29)

Однако позже, согласно Библии, потомков Адама за их попытку построить башню до небес Бог покарал разнообразием языков:

На всей земле был один язык и одно наречие… И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем лее, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле (Бытие, 11, 5-9).

Евангелие от Иоанна начинается следующими словами, где Логос (слово, мысль, разум) приравнивается к Божественному:

«В начале было Слово [Логос], и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога».

В Деяниях Апостолов (части Нового Завета) описывается событие, произошедшее с апостолами, из которого следует связь языка с Божественным:

«При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать. В Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом. Когда сделался этот шум, собрался народ, и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием. И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли Галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне, слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина. Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим…» (Деяния апостолов, 2, 1-14).

День Пятидесятницы, или Троицын день заслуживает того, чтобы кроме своего религиозного значения стать Днем Лингвиста или Переводчика.

Первые опыты и научные гипотезы

Еще в Древнем Египте люди задумывались над тем, какой язык самый древний, то есть, ставили проблему происхождения языка.

Когда Псамметих [663-610 до н.э.] вступил на престол, он стал собирать сведения о том, какие люди самые древние… Царь велел отдать двоих новорожденных младенцев (от простых родителей) пастуху на воспитание среди стада [коз]. По приказу царя никто не должен был произносить в их присутствии ни одного слова. Младенцев поместили в отдельной пустой хижине, куда в определенное время пастух приводил коз и, напоив детей молоком, делал все прочее, что необходимо. Так поступал Псамметих и отдавал такие приказания, желая услышать, какое первое слово сорвется с уст младенцев после невнятного детского лепета. Повеление царя было исполнено. Так пастух действовал по приказу царя в течение двух лет. Однажды, когда он открыл дверь и вошел в хижину, оба младенца пали к его ногами, протягивая ручонки, произносили слово «бекос»… Когда же сам Псамметих также услышал это слово, то велел расспросить, какой народ и что именно называет словом «бекос», и узнал, что так фригийцы называют хлеб. Отсюда египтяне заключили, что фригийцы еще древнее их самих… Эллины же передают при этом, что еще много вздорных рассказов, … будто Псамметих велел вырезать нескольким женщинам языки и затем отдал им младенцев на воспитание. (Геродот. История, 2, 2).

Это был первый в истории лингвистический эксперимент, за которым последовали и другие, не всегда столь жестокие, хотя в I веке н.э. Квинтилиан, римский учитель риторики, уже заявлял, что «по сделанному опыту воспитывать детей в пустынях немыми кормилицами доказано, что дети сии, хотя произносили некоторые слова, но говорить связно не могли».

Этот эксперимент повторяли в XIII веке германский император Фридрих II (дети умерли), а в XVI веке Джеймс IV Шотландский (дети заговорили на древнееврейском - очевидно чистота опыта не была соблюдена) и хан Джелаладдин Акбар, властитель империи Моголов в Индии (дети заговорили жестами).

Античные гипотезы

Основы современных теорий происхождения языка заложили древнегреческие философы. По взглядам на происхождение языка они разделились на две научные школы - сторонников «фюсей» и приверженцев «тесей».

Фюсей

Сторонники природного происхождения названий предметов (φυσει - греч. по природе), в частности, Гераклит Эфесский (535-475 до н.э.), считали, что имена даны от природы, так как первые звуки отражали вещи, которым соответствуют имена. Имена - это тени или отражения вещей. Тот, кто именует вещи, должен открыть природой созданное правильное имя, если же это не удается, то он только производит шум.

Тесей

Имена происходят от установления, согласно обычаю, заявляли приверженцы установления названий по соглашению, договоренности между людьми (θεσει - греч. по установлению). К ним относились Демокрит из Абдер (470/460 - первая половина IV в. до н.э.) и Аристотель из Стагиры (384-322 до н.э). Они указывали на многие несоответствия между вещью и ее названием: слова имеют по нескольку значений, одни и те же понятия обозначаются несколькими словами. Если бы имена давались по природе, невозможно было бы переименование людей, но, напр., Аристокл с прозвищем Платон («широкоплечий») вошел в историю.

Сторонники тесей утверждали, что имена произвольны, а один из них, философ Дион Крон даже называл своих рабов союзами и частицами (напр., «Но ведь»), чтобы подтвердить свою правоту.

На это сторонники фюсей ответствовали, что есть правильные имена и имена, данные ошибочно.

Платон в своем диалоге «Кратил», названном по имени сторонника фюсей, который спорил с Гермогеном, приверженцем тесей, предложил компромиссный вариант: имена создаются установителями имен в соответствии с природой вещи, а если этого нет, то значит имя плохо установлено или искажено обычаем.

Стоики

Представители философской школы стоиков, в частности Хрисипп из Соли (280-206), тоже считали, что имена возникли от природы (но не от рождения, как считали сторонники фюсеи). По их мнению, одни из первых слов были звукоподражательными, а другие звучали так, как они воздействуют на чувства. Напр., слово мед (mel) звучит приятно, так как мед вкусен, а крест (crux) - жестко, потому что на нем распинали людей (латинские примеры объясняются тем, что эти взгляды стоиков дошли до нас в передаче писателя и богослова Августина (354-430). Дальнейшие слова появились от ассоциаций, переноса по смежности (piscina - «бассейн» от piscis - «рыба»), по контрасту (bellum - «война» от bella - «прекрасная»). Если даже происхождение слов скрыто, их можно установить путем исследования.

Гипотезы нового времени

Гипотезы в духе античной теории «Фюсей»

• Ономатопоэтическая (греч. «создающая имена»), или, иначе говоря, звукоподражательная гипотеза.

Язык возник из подражания звукам природы. Ироничное название этой гипотезы: теория «гав-гав».

Эту теорию стоиков возродил немецкий философ Готфрид Лейбниц (1646-1716). Он подразделял звуки на сильные, шумные (напр, звук «р») и мягкие, тихие (напр., звук «л»). Благодаря подражанию впечатлениям, которые на них производили вещи и животные, возникли и соответствующие слова («рык», «ласка»). Но современные слова, по его мнению, отошли от первоначальных звучаний и значений. Напр., «лев» (Lоеwе) имеет мягкое звучание из-за быстроты бега (Lauf) этого хищника.

• Междометная гипотеза

Эмоциональные выкрики от радости, страха, боли и т.д. привели к созданию языка. Ироничное название этой гипотезы: теория «тьфу-тьфу».

Шарль де Бросс (1709-1777), французский писатель-энциклопедист, наблюдая за поведением детей, обнаружил, как первоначально лишенные смысла детские восклицания, переходят в междометия, и решил, что первобытный человек прошел ту же стадию. Его вывод: первые слова человека - это междометия.

Этьен Бонно де Кондильяк (1715-1780), французский философ, полагал, что язык возник из потребности взаимопомощи людей. Его создал ребенок, так как ему нужно сказать матери больше, чем мать должна сказать ему. Поэтому первоначально языков было больше, чем индивидуумов. Кондильяк выделял три вида знаков: а) случайные, б) естественные (природные крики для выражения радости, страха и т.д.), в) избранные самими людьми. Крики сопровождались жестом. Затем люди стали использовать слова, которые первоначально были только существительными. При этом первоначально одно слово выражало целое предложение.

Французский писатель и философ Жан Жак Руссо (1712-1778) считал, что «первые жесты были продиктованы потребностями, а первые звуки голоса - исторгнуты страстями… Естественное действие первых потребностей состояло в отчуждении людей, а не в их сближении. Именно отчуждение способствовало быстрому и равномерному заселению земли […] источник происхождения людей […] в душевных потребностях, в страстях. Все страсти сближают людей, тогда как необходимость сохранения жизни вынуждает их избегать друг друга. Не голод, не жажда, а любовь, ненависть, жалость и гнев исторгли у них первые звуки. Плоды не прячутся от наших рук; ими можно питаться в безмолвии; молча преследует человек добычу, которой он хочет насытиться. Но чтобы взволновать юное сердце, чтобы остановить несправедливо нападающего, природа диктует человеку звуки, крики, жалобы. Это самые древние из слов и вот почему первые языки были напевными и страстными, прежде чем стали простыми и рассудочными […]».

Английский натуралист Чарльз Дарвин (1809-1882) считал, что звукоподражательная и междометная теории - это два основных источника происхождения языка. Он обратил внимание на большие способности к подражанию у обезьян, наших ближайших родственников. Он также полагал, что у первобытного человека во время ухаживаний возникали «музыкальные кадансы», выражающие различные эмоции - любовь, ревность, вызов сопернику.

• Биологическая гипотеза

Язык - естественный организм, возникает самопроизвольно, имеет определенный срок жизни и умирает как организм. Выдвинул эту гипотезу немецкий лингвист Август Шлейхер (1821-1868) под влиянием дарвинизма, то есть учения, определяющего ведущую роль естественного отбора в биологической эволюции. Но первые корни слов возникли, по его мнению, как результат звукоподражания.

Гипотезы в духе античной теории «тесей»

• Гипотеза общественного (социального) договора.

В этой гипотезе видно влияние античной теории тесей, согласно которой люди договорились об обозначении предметов словами.

Эту гипотезу поддерживал английский философ Томас Гоббс (1588-1679): разобщенность людей - их естественное состояние. Семьи жили сами по себе, мало общаясь с другими семьями, и добывали пищу в тяжелой борьбе, в которой люди «вели войну всех против всех». Но чтобы выжить, им пришлось объединиться в государство, заключив между собой договор. Для этого потребовалось изобрести язык, который возник по установлению.

Жан Жак Руссо полагал, что если эмоциональные выкрики - от природы человека, звукоподражания - от природы вещей, то голосовые артикуляции - чистая условность. Они не могли возникнуть без общего согласия людей. Позднее по договоренности (по общественному договору) люди договорились об используемых словах. Причем чем более ограниченными были знания людей, тем обширнее был их словарный запас. Сначала каждый предмет, каждое дерево имели свое собственное имя, и лишь позже появились общие имена (т.е. не дуб А, дуб Б и т.д., а дуб как общее имя).

• Жестовая теория

Связана с другими гипотезами (междометной, социального договора). Выдвигали эту теорию Этьен Кондильяк, Жан Жак Руссо и немецкий психолог и философ Вильгельм Вундт (1832-1920), который полагал, что язык образуется произвольно и бессознательно. Но сначала у человека преобладали физические действия (пантомима). Причем эти «мимические движения» были трех видов: рефлекторные, указательные и изобразительные. Рефлекторным движениям, выражающим чувства, позже соответствовали междометия. Указательным и изобразительным, выражающим соответственно представления о предметах и их очертания, соответствовали корни будущих слов. Первые суждения были только сказуемыми без подлежащих, то есть слова-предложения: «светит», «звучит» и т.д.

Руссо подчеркивал, что с появлением членораздельного языка жесты отпали как основное средство общения - у языка жестов немало недостатков: трудно пользоваться во время работы, общаться на расстоянии, в темноте, в густом лесу и т.д. Поэтому язык жестов был заменен звуковым языком, но полностью не вытеснен.

Жесты как вспомогательное средство общения продолжают использоваться современным человеком. Невербальные (несловесные) средства общения, в том числе жесты, изучает паралингвистика как отдельная дисциплина языкознания (см. гл. 11).

Трудовые гипотезы

• Коллективистская гипотеза (теория трудовых выкриков)

Язык появился в ходе коллективной работы из ритмичных трудовых выкриков. Выдвинул гипотезу Людвиг Нуаре, немецкий ученый второй половины XIX века.

• Трудовая гипотеза Энгельса

Труд создал человека, а одновременно с этим возник и язык. Теорию выдвинул немецкий философ Фридрих Энгельс (1820-1895), друг и последователь Карла Маркса.

Гипотеза спонтанного скачка

По этой гипотезе язык возник скачком, сразу же с богатым словарем и языковой системой. Высказывал гипотезу немецкий лингвистВильгельм Гумбольдт (1767-1835): «Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым… Язык невозможно было бы придумать, если бы его тип не был уже заложен в человеческом рассудке. Чтобы человек мог постичь хотя бы одно слово не просто как чувственное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем. В языке нет ничего единичного, каждый отдельный элемент проявляет себя лишь как часть целого. Каким бы естественным ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу. Человек является человеком только благодаря языку, а для того, чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Первое слово уже предполагает существование всего языка».

В пользу этой на первый взгляд странной гипотезы также говорят скачки в возникновении биологических видов. Например, при развитии от червей (появившихся 700 миллионов лет назад) до появления первых позвоночных - трилобитов требовалось бы 2000 миллионов лет эволюции, но они появились в 10 раз быстрее в результате какого-то качественного скачка.

Язык животных

1. Язык животных врожденный. Учиться ему животным не приходится. Если цыпленок вылупился в изоляции, то он владеет «словарным запасом», какой полагается иметь курице или петуху.
2. Животные пользуются языком не преднамеренно. Сигналы выражают их эмоциональное      состояние и не предназначены для своих сотоварищей. Язык у них - не орудие познания, а результат работы органов чувств. Гусак не сообщает об опасности, а криком заражает стаю своим испугом. Мышление животных образное и не связано с понятиями.
3. Коммуникация животных однонаправленная. Диалоги возможны, но редки. Обычно это два самостоятельных монолога, произносимых одновременно.
4. Между сигналами животных нет четких границ, их значение зависит от ситуации, в которой они воспроизведены. Поэтому трудно подсчитать количество слов и их значений, понять многие «слова». Они не складывают слова во фразы и предложения. В среднем у животных примерно 60 сигналов.
5. В коммуникации животных невозможна информация не о себе. Они не могут рассказать о прошлом или будущем. Это информация оперативная и экспрессивная.

Однако животные способны усваивать сигналы животных других видов («эсперанто» воронов и сорок, который понимают все обитатели леса), то есть пассивно владеть их языком. К таким животным относятся обезьяны, слоны, медведи, собаки, лошади, свиньи.

Но лишь некоторые развитые животные способны активно овладевать чужой речью (воспроизводить слова и иногда употреблять их в качестве сигналов). Это - попугаи и птицы-пересмешники (скворцы, вороны, галки и т.д.). Многие попугаи «знают» до 500 слов, но не понимают их значения. Иначе обстоит дело с людьми. Сборщик налогов в Стокгольме провоцировал собак, имитируя 20 видов лая.

Так как речевой аппарат обезьян плохо приспособлен к произнесению звуков человеческого языка, супруги Беатриса и АллендГарднеры научили шимпанзе Уошо языку жестов (до 100 - 200 слов американского языка жестов для глухонемых - амслена (amslang), более 300 комбинаций из нескольких и слов, причем Уошо даже научилась самостоятельно составлять несложные фразы типа «грязный Джек, дай пить» (обидевшись на служителя зоопарка), «водяная птица» (об утке). Других обезьян удавалось научить общению при помощи набора сообщений на клавиатуре компьютера.

Происхождение человека и язык

Мозг шимпанзе - около 400 граммов (куб.см.), гориллы - около 500 гр. Такой же мозг был у австралопитека, предшественника человека. Архантроп появился примерно 2,5 миллиона лет назад.

• Первый этап - homo habilis (человек умелый).

Он обрабатывал камни. Мозг - 700 гр.

Это этап перехода обезьяны к человеку. Приблизительная граница, отделяющая мозг обезьяны от человека - примерно 750 гр.

• Второй этап - homo erectus (человек прямоходящий).

Представлен различными видами: питекантроп, синантроп, гейдельбергский человек. Возник примерно 1,5 миллиона лет назад. Знал огонь. Масса мозга была 750 - 1250 гр. Видимо, в этот период уже появились зачатки речи.

Палеоантроп появился примерно 200-400 тысяч лет назад.

Homo sapiens (человек разумный) - это уже вид, к которому принадлежим мы - был представлен сначала в виде неандертальца. Изготавливал орудия из камня, кости, дерева. Хоронил мертвых. Вес мозга доходил даже до 1500 гр., т.е. более чем в среднем у современного человека.

Неоантроп жил около 40 тысяч лет назад. Представлен кроманьонским человеком. Рост 180 см. Мозг - 1500 гр. Возможно, мы потомки не неандертальца и кроманьонского человека, а другой ветви пралюдей, ископаемые останки которых не сохранились.

Современный человек

В среднем вес мозга мужчины составляет 1400 грамм, женщины - 1250 грамм, мозг новорожденного весит около 350 грамм. С XIX века мозг потяжелел у мужчин на 50 грамм, у женщин на 25 грамм.

Максимальный вес - 2000 грамм - был у И. С. Тургенева, минимум 1100 грамм - у французского писателя Анатоля Франса.

Самый тяжелый женский мозг - 1550 грамм - принадлежал убийце.

Мозг у желтой расы чуть больше, чем у белой расы.

У человека самое высокое соотношение мозга и массы тела: 1 к 40-50. Дельфин - на втором месте. У слона мозг больше, чем у человека, Следовательно, важнее не абсолютный вес, а относительный. У женщин мозг в среднем меньше из-за меньшего веса тела, а соотношение такое же.

Язык - вторая сигнальная система

Мышление животных - на уровне первой сигнальной системы, то есть системы непосредственного восприятия действительности, создаваемой органами чувств. Это прямые конкретные сигналы.

Мышление человека - на уровне второй сигнальной системы. Она создается не только органами чувств, но и мозгом, который превращает данные органов чувств в сигналы второго порядка. Эти вторые сигналы - сигналы сигналов.

Вторая сигнальная система, т.е. речь, представляет собой отвлечение от действительности и допускает обобщение.

30. 03. 2015


           Вопросы к модульной работе по "Основам языкознания"
 ( предполагается как теоретическое изложение данных вопросов с выделением  вопросов более частного характера , так и выполнение практических  заданий ).
1. Фразеология. Типы фразеологических единиц (по семантической классификации).
2. Понятие о грамматическом значении. Способы выражения грамматических значений.
3. Грамматическая категория. Типы категорий.
4. Понятие о морфеме (типы морфем, выделяемых с точки зрения функции, по позиции относительно корня, по отражению их на письме и в речи).
5. История разработки частей речи.
6. Части речи (определение основных частей речи: глагола, существительное и т.д.).
 Критерии выделения частей речи.
 7. Основные понятия слововообразования.
8. Понятие словосочетания. Широкое и узкое понимание  данного термина.
9.Типы словосочетаний по структуре, по опорному слову, по смысловым отношениям.
10. Типы синтаксической связи .Виды подчинительной связи ( согласование, управление, сочетание согласования с управлением, изафет).
11. Аранжировака как способ выражения синтаксической связи.
12. Предикативная связь. Вербоцентрическая теореия Л. Теньера.




Материалы для самостоятельной работы студентов.

Теории о происхождении языка

Гипотезы о происхождении языка

Существует ряд гипотез о происхождении языка, но ни одна из них не может быть подтверждена фактами в силу огромной отдаленности события по времени. Они остаются гипотезами, так как их нельзя ни наблюдать, ни воспроизвести в эксперименте.

Религиозные теории

Язык был создан Богом, богами или божественными мудрецами. Эта гипотеза отражена в религиях разных народов.

Согласно индийским ведам (XX век до н.э.), главный бог дал имена другим богам, а имена вещам дали святые мудрецы при помощи главного бога. В Упанишадах, религиозных текстах X века до н.э. говорится о том, что сущее сотворило жар, жар - воду, а вода - пищу, т.е. живое. Бог, входя в живое создает в нем имя и форму живого существа. Поглощенное человеком разделяется на грубейшую часть, среднюю часть и тончайшую часть. Таким образом, пища разделяется на кал, мясо и разум. Вода - на мочу, кровь и дыхание, а жар разделяется на кость, мозг и речь.

Во второй главе Библии (Ветхий завет) говорится:

«И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его. И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Бытие, 2, 15-22).

Согласно Корану Адам был сотворен Аллахом из праха и «звучащей глины». Вдохнув в Адама жизнь, Аллах научил его именам всех вещей и этим возвысил его над ангелами» (2:29)

Однако позже, согласно Библии, потомков Адама за их попытку построить башню до небес Бог покарал разнообразием языков:

На всей земле был один язык и одно наречие… И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем лее, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле (Бытие, 11, 5-9).

Евангелие от Иоанна начинается следующими словами, где Логос (слово, мысль, разум) приравнивается к Божественному:

«В начале было Слово [Логос], и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога».

В Деяниях Апостолов (части Нового Завета) описывается событие, произошедшее с апостолами, из которого следует связь языка с Божественным:

«При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святаго, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать. В Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом. Когда сделался этот шум, собрался народ, и пришел в смятение, ибо каждый слышал их говорящих его наречием. И все изумлялись и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли Галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились. Парфяне, и Мидяне, и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, прилежащих к Киринее, и пришедшие из Рима, Иудеи и прозелиты, критяне и аравитяне, слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина. Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим…» (Деяния апостолов, 2, 1-14).

День Пятидесятницы, или Троицын день заслуживает того, чтобы кроме своего религиозного значения стать Днем Лингвиста или Переводчика.

Первые опыты и научные гипотезы

Еще в Древнем Египте люди задумывались над тем, какой язык самый древний, то есть, ставили проблему происхождения языка.

Когда Псамметих [663-610 до н.э.] вступил на престол, он стал собирать сведения о том, какие люди самые древние… Царь велел отдать двоих новорожденных младенцев (от простых родителей) пастуху на воспитание среди стада [коз]. По приказу царя никто не должен был произносить в их присутствии ни одного слова. Младенцев поместили в отдельной пустой хижине, куда в определенное время пастух приводил коз и, напоив детей молоком, делал все прочее, что необходимо. Так поступал Псамметих и отдавал такие приказания, желая услышать, какое первое слово сорвется с уст младенцев после невнятного детского лепета. Повеление царя было исполнено. Так пастух действовал по приказу царя в течение двух лет. Однажды, когда он открыл дверь и вошел в хижину, оба младенца пали к его ногами, протягивая ручонки, произносили слово «бекос»… Когда же сам Псамметих также услышал это слово, то велел расспросить, какой народ и что именно называет словом «бекос», и узнал, что так фригийцы называют хлеб. Отсюда египтяне заключили, что фригийцы еще древнее их самих… Эллины же передают при этом, что еще много вздорных рассказов, … будто Псамметих велел вырезать нескольким женщинам языки и затем отдал им младенцев на воспитание. (Геродот. История, 2, 2).

Это был первый в истории лингвистический эксперимент, за которым последовали и другие, не всегда столь жестокие, хотя в I веке н.э. Квинтилиан, римский учитель риторики, уже заявлял, что «по сделанному опыту воспитывать детей в пустынях немыми кормилицами доказано, что дети сии, хотя произносили некоторые слова, но говорить связно не могли».

Этот эксперимент повторяли в XIII веке германский император Фридрих II (дети умерли), а в XVI веке Джеймс IV Шотландский (дети заговорили на древнееврейском - очевидно чистота опыта не была соблюдена) и хан Джелаладдин Акбар, властитель империи Моголов в Индии (дети заговорили жестами).

Античные гипотезы

Основы современных теорий происхождения языка заложили древнегреческие философы. По взглядам на происхождение языка они разделились на две научные школы - сторонников «фюсей» и приверженцев «тесей».

Фюсей

Сторонники природного происхождения названий предметов (φυσει - греч. по природе), в частности, Гераклит Эфесский (535-475 до н.э.), считали, что имена даны от природы, так как первые звуки отражали вещи, которым соответствуют имена. Имена - это тени или отражения вещей. Тот, кто именует вещи, должен открыть природой созданное правильное имя, если же это не удается, то он только производит шум.

Тесей

Имена происходят от установления, согласно обычаю, заявляли приверженцы установления названий по соглашению, договоренности между людьми (θεσει - греч. по установлению). К ним относились Демокрит из Абдер (470/460 - первая половина IV в. до н.э.) и Аристотель из Стагиры (384-322 до н.э). Они указывали на многие несоответствия между вещью и ее названием: слова имеют по нескольку значений, одни и те же понятия обозначаются несколькими словами. Если бы имена давались по природе, невозможно было бы переименование людей, но, напр., Аристокл с прозвищем Платон («широкоплечий») вошел в историю.

Сторонники тесей утверждали, что имена произвольны, а один из них, философ Дион Крон даже называл своих рабов союзами и частицами (напр., «Но ведь»), чтобы подтвердить свою правоту.

На это сторонники фюсей ответствовали, что есть правильные имена и имена, данные ошибочно.

Платон в своем диалоге «Кратил», названном по имени сторонника фюсей, который спорил с Гермогеном, приверженцем тесей, предложил компромиссный вариант: имена создаются установителями имен в соответствии с природой вещи, а если этого нет, то значит имя плохо установлено или искажено обычаем.

Стоики

Представители философской школы стоиков, в частности Хрисипп из Соли (280-206), тоже считали, что имена возникли от природы (но не от рождения, как считали сторонники фюсеи). По их мнению, одни из первых слов были звукоподражательными, а другие звучали так, как они воздействуют на чувства. Напр., слово мед (mel) звучит приятно, так как мед вкусен, а крест (crux) - жестко, потому что на нем распинали людей (латинские примеры объясняются тем, что эти взгляды стоиков дошли до нас в передаче писателя и богослова Августина (354-430). Дальнейшие слова появились от ассоциаций, переноса по смежности (piscina - «бассейн» от piscis - «рыба»), по контрасту (bellum - «война» от bella - «прекрасная»). Если даже происхождение слов скрыто, их можно установить путем исследования.

Гипотезы нового времени

Гипотезы в духе античной теории «Фюсей»

• Ономатопоэтическая (греч. «создающая имена»), или, иначе говоря, звукоподражательная гипотеза.

Язык возник из подражания звукам природы. Ироничное название этой гипотезы: теория «гав-гав».

Эту теорию стоиков возродил немецкий философ Готфрид Лейбниц (1646-1716). Он подразделял звуки на сильные, шумные (напр, звук «р») и мягкие, тихие (напр., звук «л»). Благодаря подражанию впечатлениям, которые на них производили вещи и животные, возникли и соответствующие слова («рык», «ласка»). Но современные слова, по его мнению, отошли от первоначальных звучаний и значений. Напр., «лев» (Lоеwе) имеет мягкое звучание из-за быстроты бега (Lauf) этого хищника.

• Междометная гипотеза

Эмоциональные выкрики от радости, страха, боли и т.д. привели к созданию языка. Ироничное название этой гипотезы: теория «тьфу-тьфу».

Шарль де Бросс (1709-1777), французский писатель-энциклопедист, наблюдая за поведением детей, обнаружил, как первоначально лишенные смысла детские восклицания, переходят в междометия, и решил, что первобытный человек прошел ту же стадию. Его вывод: первые слова человека - это междометия.

Этьен Бонно де Кондильяк (1715-1780), французский философ, полагал, что язык возник из потребности взаимопомощи людей. Его создал ребенок, так как ему нужно сказать матери больше, чем мать должна сказать ему. Поэтому первоначально языков было больше, чем индивидуумов. Кондильяк выделял три вида знаков: а) случайные, б) естественные (природные крики для выражения радости, страха и т.д.), в) избранные самими людьми. Крики сопровождались жестом. Затем люди стали использовать слова, которые первоначально были только существительными. При этом первоначально одно слово выражало целое предложение.

Французский писатель и философ Жан Жак Руссо (1712-1778) считал, что «первые жесты были продиктованы потребностями, а первые звуки голоса - исторгнуты страстями… Естественное действие первых потребностей состояло в отчуждении людей, а не в их сближении. Именно отчуждение способствовало быстрому и равномерному заселению земли […] источник происхождения людей […] в душевных потребностях, в страстях. Все страсти сближают людей, тогда как необходимость сохранения жизни вынуждает их избегать друг друга. Не голод, не жажда, а любовь, ненависть, жалость и гнев исторгли у них первые звуки. Плоды не прячутся от наших рук; ими можно питаться в безмолвии; молча преследует человек добычу, которой он хочет насытиться. Но чтобы взволновать юное сердце, чтобы остановить несправедливо нападающего, природа диктует человеку звуки, крики, жалобы. Это самые древние из слов и вот почему первые языки были напевными и страстными, прежде чем стали простыми и рассудочными […]».

Английский натуралист Чарльз Дарвин (1809-1882) считал, что звукоподражательная и междометная теории - это два основных источника происхождения языка. Он обратил внимание на большие способности к подражанию у обезьян, наших ближайших родственников. Он также полагал, что у первобытного человека во время ухаживаний возникали «музыкальные кадансы», выражающие различные эмоции - любовь, ревность, вызов сопернику.

• Биологическая гипотеза

Язык - естественный организм, возникает самопроизвольно, имеет определенный срок жизни и умирает как организм. Выдвинул эту гипотезу немецкий лингвист Август Шлейхер (1821-1868) под влиянием дарвинизма, то есть учения, определяющего ведущую роль естественного отбора в биологической эволюции. Но первые корни слов возникли, по его мнению, как результат звукоподражания.

Гипотезы в духе античной теории «тесей»

• Гипотеза общественного (социального) договора.

В этой гипотезе видно влияние античной теории тесей, согласно которой люди договорились об обозначении предметов словами.

Эту гипотезу поддерживал английский философ Томас Гоббс (1588-1679): разобщенность людей - их естественное состояние. Семьи жили сами по себе, мало общаясь с другими семьями, и добывали пищу в тяжелой борьбе, в которой люди «вели войну всех против всех». Но чтобы выжить, им пришлось объединиться в государство, заключив между собой договор. Для этого потребовалось изобрести язык, который возник по установлению.

Жан Жак Руссо полагал, что если эмоциональные выкрики - от природы человека, звукоподражания - от природы вещей, то голосовые артикуляции - чистая условность. Они не могли возникнуть без общего согласия людей. Позднее по договоренности (по общественному договору) люди договорились об используемых словах. Причем чем более ограниченными были знания людей, тем обширнее был их словарный запас. Сначала каждый предмет, каждое дерево имели свое собственное имя, и лишь позже появились общие имена (т.е. не дуб А, дуб Б и т.д., а дуб как общее имя).

• Жестовая теория

Связана с другими гипотезами (междометной, социального договора). Выдвигали эту теорию Этьен Кондильяк, Жан Жак Руссо и немецкий психолог и философ Вильгельм Вундт (1832-1920), который полагал, что язык образуется произвольно и бессознательно. Но сначала у человека преобладали физические действия (пантомима). Причем эти «мимические движения» были трех видов: рефлекторные, указательные и изобразительные. Рефлекторным движениям, выражающим чувства, позже соответствовали междометия. Указательным и изобразительным, выражающим соответственно представления о предметах и их очертания, соответствовали корни будущих слов. Первые суждения были только сказуемыми без подлежащих, то есть слова-предложения: «светит», «звучит» и т.д.

Руссо подчеркивал, что с появлением членораздельного языка жесты отпали как основное средство общения - у языка жестов немало недостатков: трудно пользоваться во время работы, общаться на расстоянии, в темноте, в густом лесу и т.д. Поэтому язык жестов был заменен звуковым языком, но полностью не вытеснен.

Жесты как вспомогательное средство общения продолжают использоваться современным человеком. Невербальные (несловесные) средства общения, в том числе жесты, изучает паралингвистика как отдельная дисциплина языкознания (см. гл. 11).

Трудовые гипотезы

• Коллективистская гипотеза (теория трудовых выкриков)

Язык появился в ходе коллективной работы из ритмичных трудовых выкриков. Выдвинул гипотезу Людвиг Нуаре, немецкий ученый второй половины XIX века.

• Трудовая гипотеза Энгельса

Труд создал человека, а одновременно с этим возник и язык. Теорию выдвинул немецкий философ Фридрих Энгельс (1820-1895), друг и последователь Карла Маркса.

Гипотеза спонтанного скачка

По этой гипотезе язык возник скачком, сразу же с богатым словарем и языковой системой. Высказывал гипотезу немецкий лингвистВильгельм Гумбольдт (1767-1835): «Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, благодаря чему он становится единым целым… Язык невозможно было бы придумать, если бы его тип не был уже заложен в человеческом рассудке. Чтобы человек мог постичь хотя бы одно слово не просто как чувственное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем. В языке нет ничего единичного, каждый отдельный элемент проявляет себя лишь как часть целого. Каким бы естественным ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу. Человек является человеком только благодаря языку, а для того, чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Первое слово уже предполагает существование всего языка».

В пользу этой на первый взгляд странной гипотезы также говорят скачки в возникновении биологических видов. Например, при развитии от червей (появившихся 700 миллионов лет назад) до появления первых позвоночных - трилобитов требовалось бы 2000 миллионов лет эволюции, но они появились в 10 раз быстрее в результате какого-то качественного скачка.

Язык животных

1. Язык животных врожденный. Учиться ему животным не приходится. Если цыпленок вылупился в изоляции, то он владеет «словарным запасом», какой полагается иметь курице или петуху.
2. Животные пользуются языком не преднамеренно. Сигналы выражают их эмоциональное состояние и не предназначены для своих сотоварищей. Язык у них - не орудие познания, а результат работы органов чувств. Гусак не сообщает об опасности, а криком заражает стаю своим испугом. Мышление животных образное и не связано с понятиями.
3. Коммуникация животных однонаправленная. Диалоги возможны, но редки. Обычно это два самостоятельных монолога, произносимых одновременно.
4. Между сигналами животных нет четких границ, их значение зависит от ситуации, в которой они воспроизведены. Поэтому трудно подсчитать количество слов и их значений, понять многие «слова». Они не складывают слова во фразы и предложения. В среднем у животных примерно 60 сигналов.
5. В коммуникации животных невозможна информация не о себе. Они не могут рассказать о прошлом или будущем. Это информация оперативная и экспрессивная.

Однако животные способны усваивать сигналы животных других видов («эсперанто» воронов и сорок, который понимают все обитатели леса), то есть пассивно владеть их языком. К таким животным относятся обезьяны, слоны, медведи, собаки, лошади, свиньи.

Но лишь некоторые развитые животные способны активно овладевать чужой речью (воспроизводить слова и иногда употреблять их в качестве сигналов). Это - попугаи и птицы-пересмешники (скворцы, вороны, галки и т.д.). Многие попугаи «знают» до 500 слов, но не понимают их значения. Иначе обстоит дело с людьми. Сборщик налогов в Стокгольме провоцировал собак, имитируя 20 видов лая.

Так как речевой аппарат обезьян плохо приспособлен к произнесению звуков человеческого языка, супруги Беатриса и АллендГарднеры научили шимпанзе Уошо языку жестов (до 100 - 200 слов американского языка жестов для глухонемых - амслена (amslang), более 300 комбинаций из нескольких и слов, причем Уошо даже научилась самостоятельно составлять несложные фразы типа «грязный Джек, дай пить» (обидевшись на служителя зоопарка), «водяная птица» (об утке). Других обезьян удавалось научить общению при помощи набора сообщений на клавиатуре компьютера.

Происхождение человека и язык

Мозг шимпанзе - около 400 граммов (куб.см.), гориллы - около 500 гр. Такой же мозг был у австралопитека, предшественника человека. Архантроп появился примерно 2,5 миллиона лет назад.

• Первый этап - homo habilis (человек умелый).

Он обрабатывал камни. Мозг - 700 гр.

Это этап перехода обезьяны к человеку. Приблизительная граница, отделяющая мозг обезьяны от человека - примерно 750 гр.

• Второй этап - homo erectus (человек прямоходящий).

Представлен различными видами: питекантроп, синантроп, гейдельбергский человек. Возник примерно 1,5 миллиона лет назад. Знал огонь. Масса мозга была 750 - 1250 гр. Видимо, в этот период уже появились зачатки речи.

Палеоантроп появился примерно 200-400 тысяч лет назад.

Homo sapiens (человек разумный) - это уже вид, к которому принадлежим мы - был представлен сначала в виде неандертальца. Изготавливал орудия из камня, кости, дерева. Хоронил мертвых. Вес мозга доходил даже до 1500 гр., т.е. более чем в среднем у современного человека.

Неоантроп жил около 40 тысяч лет назад. Представлен кроманьонским человеком. Рост 180 см. Мозг - 1500 гр. Возможно, мы потомки не неандертальца и кроманьонского человека, а другой ветви пралюдей, ископаемые останки которых не сохранились.

Современный человек

В среднем вес мозга мужчины составляет 1400 грамм, женщины - 1250 грамм, мозг новорожденного весит около 350 грамм. С XIX века мозг потяжелел у мужчин на 50 грамм, у женщин на 25 грамм.

Максимальный вес - 2000 грамм - был у И. С. Тургенева, минимум 1100 грамм - у французского писателя Анатоля Франса.

Самый тяжелый женский мозг - 1550 грамм - принадлежал убийце.

Мозг у желтой расы чуть больше, чем у белой расы.

У человека самое высокое соотношение мозга и массы тела: 1 к 40-50. Дельфин - на втором месте. У слона мозг больше, чем у человека, Следовательно, важнее не абсолютный вес, а относительный. У женщин мозг в среднем меньше из-за меньшего веса тела, а соотношение такое же.

Язык - вторая сигнальная система

Мышление животных - на уровне первой сигнальной системы, то есть системы непосредственного восприятия действительности, создаваемой органами чувств. Это прямые конкретные сигналы.

Мышление человека - на уровне второй сигнальной системы. Она создается не только органами чувств, но и мозгом, который превращает данные органов чувств в сигналы второго порядка. Эти вторые сигналы - сигналы сигналов.

Вторая сигнальная система, т.е. речь, представляет собой отвлечение от действительности и допускает обобщение.

30. 03. 2015.
Материалы к практическому занятию по сопоставительной лексике и фразеологии.
О ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ 
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян 
1. Типология и лексика
В настоящее время типологическое изучение систем языковых значений пони-мается в первую очередь как грамматическая типология, т. е. описание принципов
распределения и совмещения в языках мира грамматических значений. О лексиче-ских системах в связи с типологической проблематикой говорить пока, в общем, не
принято, и такая ситуация обусловлена целым комплексом причин.
Во-первых, как отдельные грамматические противопоставления, так и их систе-мы в языках непосредственно наблюдаемы, потому что обслужены специальными
грамматическими показателями именных и глагольных категорий (таких как число,
падеж, детерминация, аспект, наклонение, эвиденциальность, залог и т. п.). Лекси-ческие же противопоставления (т. е. противопоставления отдельных семантических
компонентов лексического значения) не имеют специальных формальных показате-лей, так что обнаружить их в языке, тем более в неизвестном исследователю языке,
значительно труднее.
Вторая причина связана с первой. Поверхностные показатели в грамматике дают
наглядную идею системы, причем системы, сопоставимой с такими же в других
языках, тогда как яркое разнообразие лексических единиц заставляет лексикогра-фов — причем даже тех, кто безусловно признает системность лексики, — говорить
об индивидуальной «истории» слов [Виноградов 1999] или «портретах» отдельных
лексических единиц [Апресян 1990; 1992]. Что касается лингвистов, априори не
склонных видеть в лексике сколько-нибудьсистемную или регулярную область, то
они и вовсе часто настаивают на принципиальной несопоставимости индивидуаль-ных семантических свойств разных лексем; как утверждалось в книге [Di Sciullo,
Williams 1987], посвященной проблемам описания структуры слова в рамках генера-тивной модели, словарь — это «вещь чрезвычайно скучная; 〈…〉он как тюрьма: в
нем только нарушители» (см. подробнее о генезисе таких точек зрения в обзоре [Ра-хилина 1998]). Впрочем, для некоторых (очень ограниченных) групп слов традици-онно делается исключение — по крайней мере со времен классической работы
[Hjelmslev 1957] признанными областями системных исследований в лексике явля-ются имена родства и местоимения (иногда также некоторые другие группы «кон-кретной» лексики: глаголы движения, например). Но эти исключения только под-тверждают общее правило: дело в том, что данные группы слов представляют собой
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  10
редкие примеры однотипных регулярных (а часто и формально выраженных) проти-вопоставлений в лексической зоне, на что и было обращено внимание Ельмслевым.
Неудивительно, что именно эти классы лексики служат постоянным источником
примеров для разделов о «системности лексики» в учебниках семантики при обсуж-дении «семантических полей» и метода компонентного анализа (ср., например,
[Лайонз 1995: 122—132; Кобозева 2000: 107—115; Кронгауз 2001: 157—168]). Во-прос же о системности лексики за пределами этих групп, похоже, до сих пор остает-ся открытым.
Между тем в последнее время внимание специалистов по конкретным языкам
всё больше привлекает лексика именно как сложно организованная система — в
первую очередь, конечно, в ее взаимодействии с грамматикой, но не только.
Прежде всего к этой группе следует отнести многочисленные работы по теории
грамматикализации, одним из ключевых интересов которой, как известно, является
поиск возможных диахронических лексических источников грамматических показа-телей (подробнее о работах этого направления и о проблематике теории граммати-кализации в связи с отечественной традицией см. [Майсак 2000; 2005]). Такая по-становка задачи некоторым образом вовлекает лексику в круг явлений, системная
природа которых считается доказанной, но, несмотря на большое количество инте-ресных фактов, касающихся организации отдельных фрагментов лексических сис-тем в разных языках и их диахронической эволюции (ср., например, [Heine, Kuteva
2002]), в работах по теории грамматикализации опять-таки представлен взгляд на
лексику через призму грамматики. В них отобрана только «интересная» для грамма-тики лексика (части тела, базовые глаголы движения, бытия и обладания и т. п.); что
касается лексических единиц как таковых — и тем более системных, типологически
релевантных отношений между ними — то они, как правило, предметом специаль-ного рассмотрения не становятся
1
. Не случайно поэтому в рамках теории граммати-кализации достаточно много написано о самых «абстрактных» глаголах движения
типа ‛идти’, ‛приходить’ и ‛уходить’,в массовом порядке эволюционирующих в
разнообразные грамматические показатели; значительно меньше — о глаголах типа
‛подниматься’ или ‛возвращаться’, грамматикализация которых засвидетельствова-на реже; однако более специфические по своей семантике глаголы перемещения (и,
между прочим, в их числе глаголы со значением ‛плыть’!) не будут представлять
интерес для этого направления — просто потому, что такие глаголы никогда не пре-вращаются в грамматические показатели.
Грамматическая составляющая преобладает и в тех типологических работах, ко-торые изучают лексические особенности слов, отраженные в их грамматическом по-1
Существуют, конечно, и сопоставительные исследования лексики и лексической поли-семии в чисто диахроническом плане, которые так или иначе затрагивают проблему систем-ной организации отдельных лексических групп (ср., например, [Blank 1993] или [Koch 2001];
из отечественных работ последнего времени отметим монографию [Дыбо 1996] о названиях
частей тела и статью [Анна Зализняк 2001] о проекте сопоставительного изучения семанти-ческих переходов в языках мира); однако нас в данном случае интересуют прежде всего про-блемы синхронного описания лексических систем.
О лексико-семантической типологии  11
ведении. К их числу относится, например, интересное исследование [Botne 2003] об
аспектуальных свойствах глаголов со значением ‛умирать’ в разных языках мира.
Речь в нем идет не о способе членениясоответствующего семантического поля
смерти, т. е., так сказать, не о видах смерти, которые различает лексически тот или
иной язык (ср. в русск. умер, погиб,утонул,разбилсяи др.), а о степени стативно-сти / динамичности, которую проявляют в своем поведении разные представители
этой группы глаголов
2
. Нередко исследователей привлекают синтаксические свой-ства компактных групп лексики в типологическом аспекте (ср., например, сборник
[Newman 1997] о глаголах со значением ‛да[ва]ть’, а также подход, представленный
в [Givón 2001] и других работах этого автора). Конечно, синтаксические свойства
лексем в значительной степени обусловлены их семантикой, и для их описания тре-буется подробный семантический анализ. Проблема в том, что подход к семантике
через синтаксис применим далеко не ко всем группам лексики; самым «удобным»
классом для этой задачи являются глаголыс почти всегда эксплицитно выраженной
валентной структурой. К описанию предметной или адъективной лексики непосред-ственно применить такую стратегию уже труднее. Но и глагольная семантика не
полностью отражается в синтаксисе — поэтому не вся она и вскрывается через ана-лиз синтаксического поведения лексемы. Например, русские глаголы, описывающие
различные способы движения (летать, плавать, ползатьи т. п.), имеют практиче-ски тождественные синтаксические свойства, но семантически различаются очень
сильно, а значит, различаются и с точки зрения лексической типологии. Наконец,
сопоставлению могут подвергаться такие лексические особенности, которые связа-ны с аффиксальным выражением (т. е. относятся скорее к словообразовательной,
чем к лексической типологии); примером такого рода исследований может служить
очень интересная по материалу статья [Plank 2005].
К типологическим исследованиям, выполненным в рамках теории грамматика-лизации, непосредственно примыкают немногочисленные попытки более специаль-но описать типологию метафорических переносов для отдельных групп лексики —
ср., например, уже упоминавшийся сборник[Newman 1997], а также развивающий
этот подход на материале глаголов позиции [Newman 2002] или сборник [Harkins,
Wierzbicka 2001], посвященный семантике эмоций. Ведь закрепленные в языке ме-тафоры отражают не (или не только) синхронные процессы и синхронные ассоциа-тивные связи говорящих — они фиксируют предыдущее состояние языка. В частно-сти, метафоры могут быть, вообще говоря, образованы и от тех значений слов, кото-рые в современном языке уже утрачены. Примером может служить и русский глагол
плавать: соответствующий эффект, связанный со смещением значения этого глаго-2
Мы специально отметили именно эту работу, потому что она достаточно оригинальна
по постановке задачи: в центре внимания исследователя находится всё-таки одна глагольная
лексема, хотя и преимущественно в связи с ее грамматическими свойствами. Но, вообще го-воря, исследование грамматических свойств различных групп лексем в современной типоло-гии широко распространено, особенно в аспектуальной типологии в связи с проблематикой
«акциональных» (или «аспектуальных») классов глаголов: со времен классических работ
Ю. С. Маслова и З. Вендлера на эту тему написано чрезвычайно много.
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  12
ла от пассивного к активному, описан в настоящем сборнике. В этом смысле рабо-ты, изучающие типологию метафор — без апелляции к системе прямых значе-ний, — с некоторой точки зрения можно относить к диахроническим. Конечно, та-ких работ пока слишком мало, чтобы оценивать их вклад в типологию, однако с
теоретической точки зрения решаемая в них задача достаточно близка лексико-ти-пологической: она дает возможность «реконструкции» семантики слова через его
метафорику
3
.
Помимо этого, конечно, имеется большая и длительная традиция сравнительной,
или контрастивной, лексикологии— в России она представлена, например, извест-ными работами В. Г. Гака [1966; 1988]. Работы этого направления рассматривают
лексику языка как часть его системы в целом. Говорят, например, что лексика одно-го языка (в исследовании В. Г. Гака — главным образом французского) является бо-лее абстрактной, или, что то же самое, менее «классифицирующей», чем лексика
другого (например, русского). Часто даются количественные или иные оценки це-лых пластов лексики: например, в одном языке оказывается больше элементарных
цветообозначений, чем в другом, или все мореходные термины языка Х оказывают-ся заимствованиями из языка Y. Особымнаправлением в сравнительной лексиколо-гии с отчетливо «грамматическим» уклоном является исследование того, как лекси-ка разных языков распределяется по частям речи (или «грамматическим клас-сам») — таких работ достаточно много, в их числе известные статьи [Dixon 1982] и
[Lehmann 1990]. Внешне сравнительная лексикология действительно ориентирована
на типологию (прежде всего квантитативную) — но всё-таки не на задачу глубокого
сопоставительного семантического анализа отдельных групп лексики.
Говоря о контрастивной лексикологии, мысознательно исключаем из рассмот-рения очень большой массив работ, в которых производится сопоставление одной
или нескольких лексических групп в двух— как родственных, так и неродствен-ных — языках или в которых анализ группы лексем одного языка содержит спора-дические апелляции к данным какого-то другого языка. Сказанное не означает, что
работы такого типа не интересны для лексико-семантической типологии как она по-нимается в данной книге: напротив, в них может содержаться много ценных именно
с типологической точки зрения наблюдений(ср., например, проницательное сопо-ставление словацкого rezat’и русского резатьв [Дюрович 2000]), однако по поста-новке задачи эти работы далеки от типологии в собственном смысле. Заметим, что
не случайно для лексической типологии зачастую особенно ценными оказываются
именно данные близкородственных языков, дающие возможность учесть варьирова-ние тонких и многообразных семантическихпараметров; ср. обсуждение этой про-блемы в общетипологическом контексте в [Kibrik 1998; Кибрик 2003] и примени-тельно к задачам лексической типологии в [Рахилина, Прокофьева 2004].
3
Правда, сопоставительные исследования такого плана, касающиеся лексики, часто ори-ентированы в большей степени на выявление «культурных стереотипов» — вслед за А. Веж-бицкой, такие работы которой, как [Wierzbicka 1991 и 1992], породили целое направление
исследований, популярное в первую очередь в России: ср., например, [Шмелев 2002; Анна
Зализняк и др. 2005]. Это задача более далекая от собственно типологии.
О лексико-семантической типологии  13
Вместе с тем считается, что задача типологического описания лексики еще в
1960-е гг. была совершенно корректно решена по крайней мере для одного компакт-ного семантического поля — поля цветообозначений. Речь идет об известном иссле-довании [Berlin, Kay 1969] и многих последующих работах, развивающих или кри-тикующих предложенный этими авторами подход (о современном состоянии этих
исследований см. [MacLaury 1997; Hardin, Maffi 1997]; ср. также [Фрумкина 1997]).
Но проблема заключается в том, что семантика цвета — пример не вполне показа-тельный. Действительно, если согласиться с существующей традицией, она устрое-на иначе, чем семантика любого другого лексического поля. Традиция, напомним,
состоит в том, что каждое цветообозначение является семантически элементарной
единицей, непосредственно входящей в некоторый универсальный набор лексиче-ских значений, подмножеством которого считаются конкретно-языковые системы
цветообозначений, т. е. картина здесь похожа скорее на ту, которая характерна для
грамматических значений и принципиально отличается от той, которая более есте-ственна для лексических. Невозможно даже представить себе смысл, напомина-ющий, например, ‛сомневаться’ или ‛сообщить’ в качестве простейшего неразло-жимого параметра, организующего поле в той же степени, как ‛белый’ или ‛чер-ный’ организуют поле цвета. В «обычных» семантических полях отдельные
параметры, как уже было сказано, не имеют прямых лексических соответствий:
они являются частью толкований и сложным образом встраиваются в семантику
реальных лексем.
Как видим, по отношению к задаче лексико-семантической типологии в точном
смысле все имеющиеся исследования пока носят ограниченный характер: нам не из-вестно ни одного, в котором описание лексических систем разных языков велось бы
под единым углом зрения, по единому плану, с тем чтобы результаты описания от-дельных языков оказались бы сопоставимы в целом и можно было бы делать обоб-щения и прогнозы для всего семантического поля
4
. В этом отношении хорошим ме-тодологическим ориентиром могли бы стать грамматические исследования Петер-бургской типологической школы — например,работы по типологии каузатива,
результатива, императива и др., такие как [Холодович (ред.) 1969; Недялков (ред.)
1983; Храковский (ред.) 1992] и многие другие. Именно таков был замысел настоя-щего исследования типологии глаголов способа движения в воде.
Нерешенной, таким образом, оказываетсязадача, предполагающая значительно
более пристальное изучение семантики отдельных лексических единиц в языках ми-ра и их семантических противопоставлений — ориентированная на поиск парамет-ров вариативностиязыков в самых разных лексических зонах.
Обсудим, какие имеются средства решения этой задачи.
4
Может быть, единственным исключением следует считать остроумные и проницатель-ные этюды шведского лингвиста Оке Виберга о глаголах восприятия [Viberg 1984; 1993; 2001
и др.], по постановке задачи значительно опередившие свое время, но оставшиеся в каком-то
смысле изолированными и эскизными. Нельзя не упомянуть в этом ряду и широко известных
работ Л. Талми, посвященных типологии способов выражения в составе глагольной лексемы
различных параметров ситуации движения [Talmy 1975; 2000b].
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  14
2. Научный инструментарий лексической типологии
Если сравнить лексическую типологию с наиболее успешным и быстро разви-вающимся направлением типологических исследований — типологией грамматиче-ских значений, нельзя не отметить, что яркие достижения грамматической типоло-гии 1980-х гг. (работы Дж. Байби, Т. Гивона, Э. Даля, Р. Диксона, А. Е. Кибрика,
Б. Комри и др.) были обеспечены успехами грамматической теории середины XX в.
Здесь бесспорна роль основоположников общей теории грамматики — Р. О. Якоб-сона, Э. Сепира, Э. Бенвениста, Дж. Гринберга, но также и грамматистов, оставив-ших (как, например, О. Есперсен или А. В. Исаченко) подробные описания отдель-ных языков, соответствовавшие уровню передовой лингвистики того времени.
Что касается специалистов по лексической типологии, то они, в свою очередь,
уже могут опираться на опыт типологов-грамматистов — например, в области со-ставления анкет, а возможно, и семантических карт. Другой мощный инструмент
развития лексической типологии появился совсем недавно, и связан с компьютери-зацией лингвистических исследований — это электронные корпуса текстов. Дейст-вительно, если для грамматических исследований языка (в особенности редкого
языка в полевых условиях) может быть напервоначальном этапе достаточно не-большого числа текстов, собранных вручную, то для изучения сочетаемости лексики
любого языка нужны корпуса текстов в тысячи и даже сотни тысяч раз бóльшие:
частотность неслужебных лексем по понятным причинам много меньше, чем час-тотность грамматических показателей. Так, по данным Национального корпуса рус-ского языка (www.ruscorpora.ru), глагол плытьвстречается около 5 тыс. раз прибли-зительно на 120 млн словоупотреблений; для сравнения — не самая частотная грам-мема императива 2 л. множ. числа в тех жетекстах встречается около 200 тыс. раз.
Конечно, корпуса текстов пока созданы далеко не для всех языков мира, но это со-стояние будет быстро меняться к лучшему; принципиально важно другое: на сего-дняшний день уже есть средства наблюдения над поведением лексики.
Одни такие средства, без теории значения слова и без опыта его описания, не-многого стоят: нужен не просто корпус текстов, нужно знать, какую информацию о
слове и как в нем искать. Но и опыт описания слов, и опыт создания семантической
теории тоже есть: в распоряжении типологов имеются работы Ч. Филлмора, А. Веж-бицкой, Б. Левин, Дж. Тейлора, Д. Даутии многих других — одновременно теоре-тиков и практиков лексической семантики. Наконец, есть Московская семантическая
школа, с ее многообразным опытом практического приложения лингвистической
семантики к данным конкретного языка, вплотьдо создания словарей нового типа.
Таким образом, можно считать, что мы умеем описывать семантику лексики от-дельного языка — даже в сопоставлении с другими языками. Но это еще не типоло-гия. Возвращаясь к грамматике, вспомним, что ключевым моментом для осознания
типологической задачи в этой области стало понятие универсального грамматиче-ского набора
5
как набора универсальных грамматических значений, реализацией
5
В другой терминологии: «универсальное меню» (К. Чвани), «библиотека смыслов»
(А. А. Холодович); подробнее см. [Чвани 1998; Плунгян 1997; 2000: 233—238].
О лексико-семантической типологии  15
определенного подмножества которого является грамматическая система каждого
языка. (В свою очередь, теория грамматики разрабатывала идею универсального на-бора, во многом опираясь на опыт фонетической типологии.) По-видимому, должен
существовать и универсальный лексический набор, состоящий из универсальных
лексических значений; см. обсуждение этого вопроса, в частности, в [Goddard 2001]
(ср. также ниже, раздел 3.1).
Заметим, что в языках довольно много пересечений между лексической и грам-матической зонами: скажем, значение количества представлено в обеих (ср., напри-мер, показатель единственного числа и числительные со значением ‛один’). Хорошо
известно и то, что эти зоны связаны диахронически: процесс грамматикализации по-зволяет лексическим значениям превращаться в грамматические. Однако можно с
уверенностью утверждать, что универсальный грамматический набор не совпадает с
лексическим: есть смыслы, которые всегда выражаются в языке только лексически и
никогда не грамматикализуются (в качестве примера обычно приводят цветообозна-чения; к ним можно добавить обозначения температуры, обозначения артефактов и
природных объектов и многие другие; ср. [Talmy 2000a; Bybee 1985]).
Естественный вопрос, который возникает в связи с проблемой универсального
лексического набора, следующий: как элементы этого набора соотносятся с лекси-кой конкретных языков? Иначе говоря, входят ли в этот набор сами слова?
Поскольку современная семантика моложе современной грамматики не менее
чем на полвека, вариантов ответа на этот вопрос не так много; мы предлагаем рас-смотреть следующие три авторитетные точки зрения.
3. Об универсальном лексическом наборе
3.1. А. Вежбицкая и К. Годдард
Мнение этих исследователей (в качествепоследней на сегодняшний день версии
их подхода см. [Goddard, Wierzbicka 2002]) тем более интересно, что они практиче-ски единственные в мире, кто специальнозанимается общими вопросами теории
лексико-семантической типологии — причемсреди этих вопросов одним из главных
они считают как раз отношение между словами и языковыми значениями. Их точка
зрения по этой проблеме такова: всякое языковое значение во всяком языке может
быть описано средствами самого этого языка, так что более сложные в смысловом
отношении языковые единицы всегда можно перифразировать (т. е. истолковать) с
помощью более простых слов того же языка с точным сохранением смысла. В свою
очередь, эти более простые смыслы можно свести к еще более простым — и так да-лее. Каждый естественный язык, считают А.Вежбицкая и К. Годдард, имеет не-уменьшаемое лексическое ядро, состоящее изслов с, так сказать, простейшими зна-чениями (семантических примитивов), с помощью которого можно выразить любой
смысл. В теории А. Вежбицкой и К. Годдарда это ядро называется NSM — natural
semantic metalanguage, в переводе на русский, естественный семантический мета-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  16
язык(ЕСМ). Оно, по сути дела, и является в этой теории искомым универсальным
лексическим набором: утверждается, что имеется значительная общность между
лексическим составом ЕСМ разных языков, т. е. что все или почти все семантиче-ские примитивы — слова естественного языка, входящие в ЕСМ, — универсальны.
Теория А. Вежбицкой и К. Годдарда имеет в виду три важных теоретических
положения, каждое из которых неоднократно оспаривалось и даже опровергалось.
Первое касается принципиальной возможности точного перифразирования.
А. Вежбицкая и К. Годдард исходят из того, что такая возможность существует, по-скольку в их теории смысл слова исчерпывающе и адекватно выражается толкова-нием этого слова с помощью других слов из ЕСМ. Как кажется, здесь роль толкова-ния как полезного рабочего инструмента экспликации лексического значения не-сколько идеализируется. Лексикографическаяпрактика заставляет принять более
скептическую позицию. В частности, можно считать, что итогом многолетней рабо-ты группы Ю. Д. Апресяна над синонимическим словарем русского языка [НОСС
2004] является не только сам словарь, но и демонстрация того, что в естественном
языке по существу нет полных синонимов;значение каждой языковой единицы —
будь то морфема, лексема, конструкция или целое предложение — настолько инди-видуально, что приравнять их друг к другу, как правило, невозможно без какой-то
потери в точности. Отсюда следует, что в естественном языке ни одно языковое вы-ражение в каком-то смысле не проще и несложнее другого. Конечно, значение лек-семы естественного языка, вообще говоря, можно представить в виде «расчлененно-го» текста, но этим текстом будет не точная перифраза, составленная из других (с
точки зрения А. Вежбицкой и К. Годдарда — более элементарных) лексем того же
языка, а пространное описание, отражающее особенности употребления и культур-ные ассоциации, связанные с данным словом; при этом лексикограф должен отда-вать себе отчет, что такое описаниевсё равно не будет исчерпывающим.
Второе спорное положение связано с первым и касается семантической тожде-ственности лексических единиц, входящихв ЕСМ, в разных языках. Другими сло-вами, верно ли, что русское слово хотетьи английское слово want, русское частьи
английское partи под. действительно значат однои то же? Из общих соображений
следует, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным: ведь, по сути дела,
русское хотетьи английское wantявляются такими же квазисинонимами с сугубо
индивидуальными свойствами, как, например, русские хотетьижелать. Убеди-тельное доказательство этого представленов исследовании Ю. Д. Апресяна [1994;
1995] именно на примере wantи хотеть: показано, что семантически эти слова не
тождественны друг другу, а значит, семантически неэлементарны. Следовательно, в
том смысле, в котором употребляют этот термин А. Вежбицкая и К. Годдард, эти
слова не являются семантическими примитивами.
Наконец, третье положение (может быть, не такое важное на фоне первых двух)
связано с составом ЕСМ (сейчас это около 60 слов). Верно ли, что выбор этих лек-сем совершенно оправдан? Сомнения вызывает, в частности, тот факт, что многие
примитивы из английского списка А. Вежбицкой и К. Годдарда не имеют однослов-ных эквивалентов в других языках или вообще с трудом могут быть переведены
О лексико-семантической типологии  17
(как, например, something, feelили happen). Создатели ЕСМ отдают себе отчет в
этой проблеме и активно обсуждают ее, но предлагаемые ими решения не всегда
кажутся убедительными (подробнее см. также [Апресян 1994; Плунгян, Рахилина
1996; Lander 2005]).
3.2. Ю. Д. Апресян
Точка зрения Ю. Д. Апресяна [1994] по этому вопросу родилась в полемике с
А. Вежбицкой и во многом противоположнатолько что разобранной. Ю. Д. Апресян
считает, что универсальными будут не смыслы целых лексем, а невербализуемые
части смыслов лексем, которые повторяютсяв языках. Эти элементарные смыслы
он предлагает называть кварками(термин, который используется для обозначения
неделимых элементарных частиц в физике).В споре с А. Вежбицкой Ю. Д. Апресян
опирался на собственный лексикографический опыт, в том числе по описанию си-нонимов русского [Апресян 1974] и английского языков [Апресян 1979]. И хотя в
каждом случае это был опыт моноязыкового описания лексики, сама по себе работа
над синонимическим словарем близка по своей сути к семантико-типологическим
исследованиям: она тоже нацелена на поиск параметров лексической вариативности,
только не межъязыковых, а действующих внутри семантического поля одного языка.
Как уже было сказано, материал, представленный Ю. Д. Апресяном, убедитель-но свидетельствует, что лексические единицы, претендующие на вхождение в ЕСМ,
семантически членимы и действительно содержат более элементарные (но не выра-жаемые лексически) смыслы, так что сама по себе идея кварков как элементов уни-версального набора для лексико-семантической типологии кажется привлекатель-ной. К сожалению, имеющиеся примеры кварков (‛стативность’, частеречные харак-теристики) пока слишком немногочисленныи поэтому недостаточны, чтобы стать
базой для дальнейших исследований. Это совершенно понятно, потому что обнару-жение кварков является не целью, а, так сказать, побочным теоретическим резуль-татом той описательной работы, на которую направлена деятельность группы
Ю. Д. Апресяна.
Типологические исследования, расширяющие материал сопоставляемой лексики
(и как бы добавляющие новые квазисинонимы в рассматриваемую семантическую
группу), дают больше шансов обнаружить систему параметров, по которым проти-вопоставляются отдельные лексические группы. С нашей точки зрения, именно та-кие параметры вариативности оказываются наиболее близки к понятию кварка.
3.3. Ч. Филлмор
Отдельный вопрос — действительно лиименно кварки составляют универсаль-ный лексический набор. Пока это вопрос почти риторический, потому что нет или
практически нет конкретных типологических описаний, на которые можно опереть-ся при его решении. Тем не менее ясно, что на начальном этапе лексико-типологи-ческого исследования пользоваться кварками невозможно — они не могут быть, на-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  18
пример, основой типологической анкеты уже потому, что заранее неизвестен их со-став. Кварки выделяются только как результат лингвистического исследования, а не
как его база.
Тогда что же может служить базой? И здесь мы предлагаем опираться на идею
Ч. Филлмора о том, что «языковое сознание структурируют простые фреймы, в ко-торых однозначно и некоторым типичнымобразом распределены роли и функции
участников ситуации» [Fillmore, Kay 1992]. Ч. Филлмор называет такие фреймы
конструкциямии строит теорию Грамматики конструкций, ориентированную не
только на подробное описание лексики одного языка, но и на типологические иссле-дования
6
. Этот подход во многом близок тому, который используется в грамматиче-ской типологии для выявления элементов «универсального грамматического набо-ра», или того, что Э. Даль и Дж. Байби называют «cross-linguistic gram types» [Dahl
1985; Bybee, Dahl 1989].
Фреймы-конструкции хорошо соотносятся с задачей построения лексико-типо-логических анкет
7
. Если мы, например, изучаем типологию глаголов вращения, нам
нужно прежде всего выявить типы ситуаций, которые в принципе могли бы разли-чаться в языках мира. Их поиск предполагает изучение как раз ролей и функций
участников в случае вращения (вращающийся объект, ориентир, ось вращения и
под.) Например, флюгер, карусель, волчок, колесо похожи друг на друга тем, что
вращаются вокруг своей оси — в отличие, например, от Луны, движущейся вокруг
Земли, или лодки, огибающей остров. Водопроводный кран тоже поворачивается
вокруг своей оси, но он не способен, как флюгер или колесо, сделать подряд много
оборотов: для него, так же как и для ключа в замке, более естественно совершать
при вращении только часть полного оборота. В принципе, точно так же движется
корпус человека, которого кто-то окликнул (соответствует русскому обернулся), но
движения живых существ, и прежде всего человека, в антропоцентричной картине
мира должны рассматриваться отдельно от движения предметов: кран или ключ кто-то поворачивает, человек обычно движется сам, причем его движение может быть
как контролируемым, так и спонтанным (ср. обернулся — спонтанно или сознатель-но; не обернулся — скорее сознательно).
Легко видеть, что такого рода анализ выявляет как раз те самые когнитивно ре-левантные простые фреймы, о которых говорил Ч. Филлмор. С другой стороны, они
6
В частности, проект семантико-синтаксической разметки электронных корпусов тек-стов FrameNet, руководителем которого является Ч. Филлмор, создается сразу для несколь-ких языков (помимо английского, это испанский, японский и ряд других).
7
Интересен в этом отношении подход группы М. Бауэрман в Институте психолингви-стики им. М. Планка (Неймеген, Нидерланды). Исследователи, работающие в рамках этого
подхода, сопоставляют лексические системы разных языков, предъявляя информантам визу-альные стимулы (изображения, видеоклипы и т. п.), соответствующие изучаемым ситуациям
(например, разрушения объекта, как в [Bowerman et al. 2004]). Но зрительный ряд, в отличие
от лингвистического фрейма, сам по себе не содержит дискретных характеристик изобража-емого события. Поэтому психолингвистический подход, представленный в работах М. Бауэр-ман и ее коллег, как кажется, очень хорошо иллюстрирует лексические различия между язы-ками, но вряд ли может быть использован для построения полной лексической типологии,
нацеленной на поиск максимального числа параметров варьирования.
О лексико-семантической типологии  19
могут быть противопоставлены в языках лексически (и действительно различаются
даже в близкородственных языках, ср. подробнее о глаголах вращения в русском и
польском в статье [Рахилина, Прокофьева 2004]) и должны предъявляться носите-лям исследуемых языков как часть лексико-типологической анкеты по глаголам
вращения. Такая анкета обязательно должнаразличать вращение объектов вокруг
своей оси, неполный оборот, вращение вокруг независимого ориентира, а также
вращательные движения человека разного рода: неполный оборот корпуса (как в
обернулся); вращение сидя (вертится на стуле); вращение лежа (ворочался на кро-вати), вращение в движении (кружатся танцующие пары) и некоторые другие ти-пы ситуаций. По-видимому, именно они создают естественный универсальный на-бор, востребованный в лексической типологии. Понятно, что он должен быть уточ-нен, тщательно выверен по языкам, должны быть выявлены сложные системы
вращения, т. е. системы с максимальным числом противопоставлений, и простые
системы вращения, с минимальным числом противопоставлений, а заодно опреде-лены возможности и границы синкретичного способа выражения (совмещения) си-туаций одной лексемой.
Одновременно анализ типов ситуаций выявляет параметрыварьирования про-цесса вращения с точки зрения языковых картин мира разных языков. Например, по
нашему представлению, значимой для лексики окажется скорость вращения, так что
найдутся языки, в которых будут различаться ситуации с очень быстрым, закручи-вающим вращательным движением (какв случае с вихрем или воронкой воды) и
медленным, достаточно равномерным, хорошо различимым зрительно — как дви-жение колеса обозрения. Такие параметры по сути своей очень близки кваркам
Ю. Д. Апресяна, но лишены идеи атомарности, потому что возникают не логиче-ски — как (теоретически) неразложимые части толкований, а, наоборот, как пара-метры варьирования, релевантные для лексики одного или группы языков.
Надо сказать, что идея атомарности вообще крайне чужда филлморовской
Грамматике конструкций. Дело в том, что эта теория предлагает отказаться от авто-номности компонентов значения: все свойства языковой единицы, как поверхност-ные, так и глубинные, связаны друг с другом, потому что они определяются семан-тикой одной и той же конструкции. Конструкция в смысле Ч. Филлмора чем-то по-хожа в этом отношении на форму для отлива металлических деталей или выпечки
пирогов: всё, что в нее вложено, определяется ею и только ею, а отдельные фраг-менты складываются в единое целое. В частности, и все элементы толкования язы-ковой единицы, с такой точки зрения, не независимы друг от друга. Тип ситуации
или простой фрейм всегда оказывается «гештальтом», т. е. пучком связанных между
собой свойств (подробнее см., например, [Lakoff 1987]). Так, быстрое вращение
обязательно означает вращение вокруг своей оси, причем на много оборотов под-ряд. Наоборот, вращение вокруг внешнего ориентира будет скорее медленное —
но не наоборот, и т. д. Раз элементы толкования связаны, элементы универсально-го набора в принципе не могут быть атомарны. Поэтому типологи, сторонники
Грамматики конструкций, прямо говорят о том, что для контрастивных исследова-ний атомарные семантические примитивы не обязательны [Croft 2001]; собствен-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  20
но, эта же концепция лежит в основе контрастивных исследований самого Филл-мора — ср. статью [Atkins, Fillmore 2000], выполненную на английском и фран-цузском материале.
В целом такая точка зрения на основаниялексической типологии кажется очень
привлекательной. Единственным ее недостатком является, пожалуй, недостаток
практического лексико-типологического языкового материала. Поэтому хотелось бы
здесь дополнить изложение двумя примерами из наших исследований.
4. Пример 1: глаголы позиции
В работе [Рахилина 1998] (см. также [Рахилина 2000]) был дан анализ семантики
русского позиционного глагола сидеть, из которого следовало, что этот глагол пе-редает идею закрепленного положения предмета в пространстве. Она проявляется, в
частности, в избирательной сочетаемости этого глагола с одушевленными и в осо-бенности с неодушевленными субъектами. Так, сидетьприменимо только к тем
предметам, которые закреплены в пространстве: пробка в бутылке, топор на топо-рище, морковка в земле, гвоздь в стене и проч. Выяснилось, однако, что если рас-сматривать материал русского языка не сам по себе, а в типологической перспекти-ве — пусть даже на фоне одного нидерландского языка — такое описание следует
считать не полным и не точным.
Действительно, в нидерландском, как и в русском (в отличие, кстати, от многих
других языков), глагол со значением ‛сидеть’ (zitten), т. е. глагол, описывающий ха-рактерное «сложенное» положение человека в пространстве, применим к неодушев-ленным предметам — причем, как и в русском,тоже к таким, которые закреплены в
пространстве. Любопытно, что все перечисленные выше русские контексты «подхо-дят» для нидерландского zitten. В то же время круг употреблений zittenгораздо ши-ре, чем русского сидеть; например, этот глагол применимк бородавке (на лбу), ча-сам на запястье, кольцу на пальце, носку на ноге, ноге в носке, термометру под
мышкой и др. (подробнее см. [Lemmens 2002]).
Тщательный анализ этих и других примеров показывает, что zittenможет упот-ребляться в двух типах контекстов. Первыйтип подразумевает плотный контакт с
поверхностью (такие случаи, как подкова на копыте, пластырь на руке, пуговицы на
пальто, нос на голове и т. д.); второй тип описывает ситуацию контакта содержимо-го и некоторого контейнера. Для русского сидетьприемлем только второй тип кон-текстов, но в этом случае контакт должен быть гораздо плотнее: русское сидетьна
самом деле описывает не контакт объекта с контейнером, а непосредственный плот-ный контакт объекта с объемлющей его средой. Именно среда, т. е. земля, фиксиру-ет положение луковицы или морковки; то же происходит с гвоздем в стене (но не
винтом, который обычно вставляется в заранее заготовленное отверстие: ср.
??
винт
сидит в стене, возможное, как и следует ожидать, в нидерландском для глагола
zitten). В случае же с топорищем или пробкой контакт объекта с контейнером на-столько плотный, что пробку приходится вытаскивать штопором, а топор вбивать в
О лексико-семантической типологии  21
топорище — эти случаи практически неотличимы от тех, где происходит взаимо-действие со средой (подробнее см. [Лемменс, Рахилина 2003]).
Таким образом, выясняется, что идея закрепленного положения в пространстве
релевантна и для русского, и для нидерландского языков. Однако более точная фор-мулировка семантического правила для русскогоговорит о том, что закрепленность
в пространстве обеспечивается взаимодействием объекта с плотно объемлющей его
средой, тогда как в нидерландском это могут быть отношения содержимого и кон-тейнера или поверхности и плотно прикрепленного к ней предмета.
Параметр плотного контакта, выделяющий русский на фоне нидерландского,
оказывается очень интересен и в типологической перспективе. Например, он оказы-вается релевантным для описания семантической специфики корейского глагола
kkita‛надевать; вставлять, всовывать’. Этот факт был обнаружен при сопоставлении
данного глагола с его английскими эквивалентами put in/  on: так, согласно
[Bowerman, Choi 2003], kkitaупотребляется для описания ситуаций типа ‛надеть
кольцо на палец / колпачок на ручку’, ‛вдеть пуговицу в петлю’, ‛вставить кассету в
проигрыватель / кусочек мозаики на свое место в картину’, ‛задвинуть ящик в ко-мод’ и т. п. — но не ситуаций типа ‛положить яблоко в миску / книгу в сумку’ и т. п.
Тем самым употребление kkitaвозможно только в тех случаях, когда контейнер
плотно охватывает объект; больше всего это напоминает условия употребления ни-дерландского zitten(хотя для более точных утверждений требуются, конечно, даль-нейшие исследования).
С другой стороны, параметр плотного контакта оказывается важен и для описа-ния грамматической семантики ряда показателей. Впервые его важность была отме-чена в исследованиях по падежным системам дагестанских языков — ср. [Кибрик
1977] для арчинского языка, опыт типологического исследования дагестанского
склонения [Тестелец 1980] и недавнюю обобщающую работу [Ганенков 2005]. В
этих работах выделяется особая локализация КОНТ(свойственная прежде всего цез-ским и лезгинским языкам), которая выражает разные виды плотного контакта, в
том числе и между контейнером и содержимым. Интересно, что семантически близ-кий тип взаимодействия можно усматривать и в русском втором предложном паде-же, который в современном русском языке сохраняется в основном в тех конструк-циях, которые описывают, в частности, «ситуацию плотного, интенсивного контакта
при котором 〈…〉позиция объекта оказывается жестко детерминирована» [Плунгян
2002: 251]. Это наблюдение свидетельствуето том, что универсальный грамматиче-ский набор и набор универсальных лексических параметров могут иметь нетриви-альные общие семантические элементы.
5. Пример 2: температурные прилагательные
Второй пример касается контрастивного исследования зоны температурных зна-чений в русском и шведском языках (см. [Копчевская-Тамм, Рахилина 1999]); для
простоты изложения ограничимся здесь значениями высоких температур.
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  22
В русском и шведском имеется по два прилагательных, обслуживающих эту
часть температурного спектра: соответственно, теплый и горячий
8
— varm и het.
Общее распределение их кажется, на первый взгляд, совершенно одинаковым, а
именно: прилагательные теплыйи varmописывают «нижние» значения высоких
температур (теплая вода в море, теплые батареи, теплая [= нагретая солнцем] ска-мейка и проч.), тогда как горячийи hetописывают «высокие» значения высоких
температур (горячий утюг, чайник, плита и проч.). В то же время при ближайшем
рассмотрении обнаруживаются значительные расхождения в сочетаемости внутри
этих пар. Так, краны в ванной (и, соответственно, вода, которая из них течет) по-русски называются холодным и горячим, тогда как по-шведски — холодный проти-вопоставлен varm, а не het, как ожидалось бы, если бы соблюдалось тождество зна-чений русских и шведских температурных прилагательных. Аналогично в русском
принято говорить (и пить) горячий чай,а в шведском напиток той же температуры
описывается как varm, а не het. С другой стороны, очень часто употребление пере-водных эквивалентов в русском и шведскомне означает тождества ситуаций: тем-пература батареи, которую в шведском назвали бы прилагательным varm, гораздо
выше той, которая в русском названа теплой.
Причина, как мы уже говорили, не в денотативной сфере (потому что шведскую
и русскую реальность и культурный фон можно считать очень похожими), а в зна-чениях прилагательных и тех параметров, которые их противопоставляют. Для рус-ского важна температура человеческого тела: всё, что сопоставимо с температурой
человеческого тела, определяется как теплое, а всё, что выше, — как горячее
9
. По-нятно, что параметр температуры человеческого тела чрезвычайно значим для рус-ской системы — достаточно сказать, что русское горячийописывает только тактиль-ную температуру, определяемую на ощупь, кожей (прежде всего рук, ступней, поло-стью рта); нетактильные значения высокой температуры, как мы уже говорили,
описываются в русском прилагательным жаркий(см. сноску 8). Тактильность факти-чески есть сопоставление температуры предмета с температурой человеческого тела.
Для шведского важнейшим параметром (тоже, как и в русском, антропоцен-тричным, но другим) являются приятные ощущения, которые испытывает человек,
воспринимая данную температуру. Приятные ощущения связываются с прилага-тельным varm, а всё, что выше этой температуры, — с прилагательным het. Поэтому
чай (не обжигающий), вода из крана, батареяотопления и т. п. характеризуются в
шведском именно как varm, и только утюг, горячая картошка, раскаленный уголь и
прочие действительно горячие вещи будут описываться как het.Определяя таким
8
Особого разговора заслуживает прилагательное жаркий, семантика которого разбира-ется в [Копчевская-Тамм, Рахилина 1999](см. подробнее также [Рахилина 1999; 2000]): зна-чение этого прилагательного связано с нетактильным восприятием высоких температур.
Жаркийне имеет коррелята в шведском и не меняет общей контрастивной картины, так что,
несколько упрощая дело, мы не будем здесь его учитывать.
9
В случае с прилагательными речь идет исключительно об атрибутивных конструкциях,
т. е. о препозитивном употреблении прилагательного; для постпозиции (предикативных упо-треблений) действуют другие правила. Подробнее о семантике атрибутивных и предикатив-ных конструкций см. [Рахилина 2000].
О лексико-семантической типологии  23
образом порог между теплым и горячим, шведская система устанавливает его зна-чительно выше, чем это делает русское условие «тактильности».
Понятно, что выделенные в русской и шведской температурных зонах парамет-ры не удовлетворяют условию атомарности:с логической точки зрения они могут
легко быть расчленены на более дробные единицы — например, легко себе предста-вить толкование идеи тактильности, предполагающей соприкосновение двух объек-тов, один из которых — поверхность человеческого тела. С другой стороны, эти (и
другие подобные им) параметры легко можно положить в основу будущей лексико-типологической анкеты по температурнымзначениям, противопоставив разные ти-пы ситуаций — или, как говорит Филлмор, простейшие фреймы, которые, теорети-чески, могут в языках выражаться разными лексемами и разными конструкциями.
Хочется надеяться, что приведенные примеры продемонстрировали лингвисти-ческую содержательность задачи лексико-типологического описания — но они не
могут доказать, что такая задача выполнима: ведь в обоих случаях речь шла только о
сравнении пар языков, и даже такое сопоставительное описание потребовало значи-тельной по времени и объему исследовательской работы. Теперь мы переходим к
доказательству — рассказу о результатах уникального лексико-типологического экс-перимента, сопоставляющего лексику движения в воде более чем в 30 языках мира.
Литература
Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. М.: Наука, 1974 (2-е изд. М., 1995).
Апресян Ю. Д. Лексикографический портрет глагола выйти// Апресян Ю. Д. Избранные
труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской
культуры, 1990 / 1995. С. 485—502.
Апресян Ю. Д. Лексикографические портреты: на примере глагола быть// Апресян Ю. Д. Из-бранные труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Язы-ки русской культуры, 1992 / 1995. С. 503—537.
Апресян Ю. Д. О языке толкований и семантических примитивах // Апресян Ю. Д. Избран-ные труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки
русской культуры, 1994 / 1995. С. 466—484.
Апресян Ю. Д. Хотетьи его синонимы: заметки о словах // Апресян Ю. Д. Избранные тру-ды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской
культуры, 1995. С. 434—452.
Апресян Ю. Д. (ред.). Англо-русский синонимический словарь. М.: Русский язык, 1979.
Виноградов В. В. История слов. М.: Азъ, 1999.