30. 03. 2015.
Материалы к практическому занятию по сопоставительной лексике и фразеологии.
О ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ 
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян 
1. Типология и лексика
В настоящее время типологическое изучение систем языковых значений пони-мается в первую очередь как грамматическая типология, т. е. описание принципов
распределения и совмещения в языках мира грамматических значений. О лексиче-ских системах в связи с типологической проблематикой говорить пока, в общем, не
принято, и такая ситуация обусловлена целым комплексом причин.
Во-первых, как отдельные грамматические противопоставления, так и их систе-мы в языках непосредственно наблюдаемы, потому что обслужены специальными
грамматическими показателями именных и глагольных категорий (таких как число,
падеж, детерминация, аспект, наклонение, эвиденциальность, залог и т. п.). Лекси-ческие же противопоставления (т. е. противопоставления отдельных семантических
компонентов лексического значения) не имеют специальных формальных показате-лей, так что обнаружить их в языке, тем более в неизвестном исследователю языке,
значительно труднее.
Вторая причина связана с первой. Поверхностные показатели в грамматике дают
наглядную идею системы, причем системы, сопоставимой с такими же в других
языках, тогда как яркое разнообразие лексических единиц заставляет лексикогра-фов — причем даже тех, кто безусловно признает системность лексики, — говорить
об индивидуальной «истории» слов [Виноградов 1999] или «портретах» отдельных
лексических единиц [Апресян 1990; 1992]. Что касается лингвистов, априори не
склонных видеть в лексике сколько-нибудьсистемную или регулярную область, то
они и вовсе часто настаивают на принципиальной несопоставимости индивидуаль-ных семантических свойств разных лексем; как утверждалось в книге [Di Sciullo,
Williams 1987], посвященной проблемам описания структуры слова в рамках генера-тивной модели, словарь — это «вещь чрезвычайно скучная; 〈…〉он как тюрьма: в
нем только нарушители» (см. подробнее о генезисе таких точек зрения в обзоре [Ра-хилина 1998]). Впрочем, для некоторых (очень ограниченных) групп слов традици-онно делается исключение — по крайней мере со времен классической работы
[Hjelmslev 1957] признанными областями системных исследований в лексике явля-ются имена родства и местоимения (иногда также некоторые другие группы «кон-кретной» лексики: глаголы движения, например). Но эти исключения только под-тверждают общее правило: дело в том, что данные группы слов представляют собой
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  10
редкие примеры однотипных регулярных (а часто и формально выраженных) проти-вопоставлений в лексической зоне, на что и было обращено внимание Ельмслевым.
Неудивительно, что именно эти классы лексики служат постоянным источником
примеров для разделов о «системности лексики» в учебниках семантики при обсуж-дении «семантических полей» и метода компонентного анализа (ср., например,
[Лайонз 1995: 122—132; Кобозева 2000: 107—115; Кронгауз 2001: 157—168]). Во-прос же о системности лексики за пределами этих групп, похоже, до сих пор остает-ся открытым.
Между тем в последнее время внимание специалистов по конкретным языкам
всё больше привлекает лексика именно как сложно организованная система — в
первую очередь, конечно, в ее взаимодействии с грамматикой, но не только.
Прежде всего к этой группе следует отнести многочисленные работы по теории
грамматикализации, одним из ключевых интересов которой, как известно, является
поиск возможных диахронических лексических источников грамматических показа-телей (подробнее о работах этого направления и о проблематике теории граммати-кализации в связи с отечественной традицией см. [Майсак 2000; 2005]). Такая по-становка задачи некоторым образом вовлекает лексику в круг явлений, системная
природа которых считается доказанной, но, несмотря на большое количество инте-ресных фактов, касающихся организации отдельных фрагментов лексических сис-тем в разных языках и их диахронической эволюции (ср., например, [Heine, Kuteva
2002]), в работах по теории грамматикализации опять-таки представлен взгляд на
лексику через призму грамматики. В них отобрана только «интересная» для грамма-тики лексика (части тела, базовые глаголы движения, бытия и обладания и т. п.); что
касается лексических единиц как таковых — и тем более системных, типологически
релевантных отношений между ними — то они, как правило, предметом специаль-ного рассмотрения не становятся
1
. Не случайно поэтому в рамках теории граммати-кализации достаточно много написано о самых «абстрактных» глаголах движения
типа ‛идти’, ‛приходить’ и ‛уходить’,в массовом порядке эволюционирующих в
разнообразные грамматические показатели; значительно меньше — о глаголах типа
‛подниматься’ или ‛возвращаться’, грамматикализация которых засвидетельствова-на реже; однако более специфические по своей семантике глаголы перемещения (и,
между прочим, в их числе глаголы со значением ‛плыть’!) не будут представлять
интерес для этого направления — просто потому, что такие глаголы никогда не пре-вращаются в грамматические показатели.
Грамматическая составляющая преобладает и в тех типологических работах, ко-торые изучают лексические особенности слов, отраженные в их грамматическом по-1
Существуют, конечно, и сопоставительные исследования лексики и лексической поли-семии в чисто диахроническом плане, которые так или иначе затрагивают проблему систем-ной организации отдельных лексических групп (ср., например, [Blank 1993] или [Koch 2001];
из отечественных работ последнего времени отметим монографию [Дыбо 1996] о названиях
частей тела и статью [Анна Зализняк 2001] о проекте сопоставительного изучения семанти-ческих переходов в языках мира); однако нас в данном случае интересуют прежде всего про-блемы синхронного описания лексических систем.
О лексико-семантической типологии  11
ведении. К их числу относится, например, интересное исследование [Botne 2003] об
аспектуальных свойствах глаголов со значением ‛умирать’ в разных языках мира.
Речь в нем идет не о способе членениясоответствующего семантического поля
смерти, т. е., так сказать, не о видах смерти, которые различает лексически тот или
иной язык (ср. в русск. умер, погиб,утонул,разбилсяи др.), а о степени стативно-сти / динамичности, которую проявляют в своем поведении разные представители
этой группы глаголов
2
. Нередко исследователей привлекают синтаксические свой-ства компактных групп лексики в типологическом аспекте (ср., например, сборник
[Newman 1997] о глаголах со значением ‛да[ва]ть’, а также подход, представленный
в [Givón 2001] и других работах этого автора). Конечно, синтаксические свойства
лексем в значительной степени обусловлены их семантикой, и для их описания тре-буется подробный семантический анализ. Проблема в том, что подход к семантике
через синтаксис применим далеко не ко всем группам лексики; самым «удобным»
классом для этой задачи являются глаголыс почти всегда эксплицитно выраженной
валентной структурой. К описанию предметной или адъективной лексики непосред-ственно применить такую стратегию уже труднее. Но и глагольная семантика не
полностью отражается в синтаксисе — поэтому не вся она и вскрывается через ана-лиз синтаксического поведения лексемы. Например, русские глаголы, описывающие
различные способы движения (летать, плавать, ползатьи т. п.), имеют практиче-ски тождественные синтаксические свойства, но семантически различаются очень
сильно, а значит, различаются и с точки зрения лексической типологии. Наконец,
сопоставлению могут подвергаться такие лексические особенности, которые связа-ны с аффиксальным выражением (т. е. относятся скорее к словообразовательной,
чем к лексической типологии); примером такого рода исследований может служить
очень интересная по материалу статья [Plank 2005].
К типологическим исследованиям, выполненным в рамках теории грамматика-лизации, непосредственно примыкают немногочисленные попытки более специаль-но описать типологию метафорических переносов для отдельных групп лексики —
ср., например, уже упоминавшийся сборник[Newman 1997], а также развивающий
этот подход на материале глаголов позиции [Newman 2002] или сборник [Harkins,
Wierzbicka 2001], посвященный семантике эмоций. Ведь закрепленные в языке ме-тафоры отражают не (или не только) синхронные процессы и синхронные ассоциа-тивные связи говорящих — они фиксируют предыдущее состояние языка. В частно-сти, метафоры могут быть, вообще говоря, образованы и от тех значений слов, кото-рые в современном языке уже утрачены. Примером может служить и русский глагол
плавать: соответствующий эффект, связанный со смещением значения этого глаго-2
Мы специально отметили именно эту работу, потому что она достаточно оригинальна
по постановке задачи: в центре внимания исследователя находится всё-таки одна глагольная
лексема, хотя и преимущественно в связи с ее грамматическими свойствами. Но, вообще го-воря, исследование грамматических свойств различных групп лексем в современной типоло-гии широко распространено, особенно в аспектуальной типологии в связи с проблематикой
«акциональных» (или «аспектуальных») классов глаголов: со времен классических работ
Ю. С. Маслова и З. Вендлера на эту тему написано чрезвычайно много.
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  12
ла от пассивного к активному, описан в настоящем сборнике. В этом смысле рабо-ты, изучающие типологию метафор — без апелляции к системе прямых значе-ний, — с некоторой точки зрения можно относить к диахроническим. Конечно, та-ких работ пока слишком мало, чтобы оценивать их вклад в типологию, однако с
теоретической точки зрения решаемая в них задача достаточно близка лексико-ти-пологической: она дает возможность «реконструкции» семантики слова через его
метафорику
3
.
Помимо этого, конечно, имеется большая и длительная традиция сравнительной,
или контрастивной, лексикологии— в России она представлена, например, извест-ными работами В. Г. Гака [1966; 1988]. Работы этого направления рассматривают
лексику языка как часть его системы в целом. Говорят, например, что лексика одно-го языка (в исследовании В. Г. Гака — главным образом французского) является бо-лее абстрактной, или, что то же самое, менее «классифицирующей», чем лексика
другого (например, русского). Часто даются количественные или иные оценки це-лых пластов лексики: например, в одном языке оказывается больше элементарных
цветообозначений, чем в другом, или все мореходные термины языка Х оказывают-ся заимствованиями из языка Y. Особымнаправлением в сравнительной лексиколо-гии с отчетливо «грамматическим» уклоном является исследование того, как лекси-ка разных языков распределяется по частям речи (или «грамматическим клас-сам») — таких работ достаточно много, в их числе известные статьи [Dixon 1982] и
[Lehmann 1990]. Внешне сравнительная лексикология действительно ориентирована
на типологию (прежде всего квантитативную) — но всё-таки не на задачу глубокого
сопоставительного семантического анализа отдельных групп лексики.
Говоря о контрастивной лексикологии, мысознательно исключаем из рассмот-рения очень большой массив работ, в которых производится сопоставление одной
или нескольких лексических групп в двух— как родственных, так и неродствен-ных — языках или в которых анализ группы лексем одного языка содержит спора-дические апелляции к данным какого-то другого языка. Сказанное не означает, что
работы такого типа не интересны для лексико-семантической типологии как она по-нимается в данной книге: напротив, в них может содержаться много ценных именно
с типологической точки зрения наблюдений(ср., например, проницательное сопо-ставление словацкого rezat’и русского резатьв [Дюрович 2000]), однако по поста-новке задачи эти работы далеки от типологии в собственном смысле. Заметим, что
не случайно для лексической типологии зачастую особенно ценными оказываются
именно данные близкородственных языков, дающие возможность учесть варьирова-ние тонких и многообразных семантическихпараметров; ср. обсуждение этой про-блемы в общетипологическом контексте в [Kibrik 1998; Кибрик 2003] и примени-тельно к задачам лексической типологии в [Рахилина, Прокофьева 2004].
3
Правда, сопоставительные исследования такого плана, касающиеся лексики, часто ори-ентированы в большей степени на выявление «культурных стереотипов» — вслед за А. Веж-бицкой, такие работы которой, как [Wierzbicka 1991 и 1992], породили целое направление
исследований, популярное в первую очередь в России: ср., например, [Шмелев 2002; Анна
Зализняк и др. 2005]. Это задача более далекая от собственно типологии.
О лексико-семантической типологии  13
Вместе с тем считается, что задача типологического описания лексики еще в
1960-е гг. была совершенно корректно решена по крайней мере для одного компакт-ного семантического поля — поля цветообозначений. Речь идет об известном иссле-довании [Berlin, Kay 1969] и многих последующих работах, развивающих или кри-тикующих предложенный этими авторами подход (о современном состоянии этих
исследований см. [MacLaury 1997; Hardin, Maffi 1997]; ср. также [Фрумкина 1997]).
Но проблема заключается в том, что семантика цвета — пример не вполне показа-тельный. Действительно, если согласиться с существующей традицией, она устрое-на иначе, чем семантика любого другого лексического поля. Традиция, напомним,
состоит в том, что каждое цветообозначение является семантически элементарной
единицей, непосредственно входящей в некоторый универсальный набор лексиче-ских значений, подмножеством которого считаются конкретно-языковые системы
цветообозначений, т. е. картина здесь похожа скорее на ту, которая характерна для
грамматических значений и принципиально отличается от той, которая более есте-ственна для лексических. Невозможно даже представить себе смысл, напомина-ющий, например, ‛сомневаться’ или ‛сообщить’ в качестве простейшего неразло-жимого параметра, организующего поле в той же степени, как ‛белый’ или ‛чер-ный’ организуют поле цвета. В «обычных» семантических полях отдельные
параметры, как уже было сказано, не имеют прямых лексических соответствий:
они являются частью толкований и сложным образом встраиваются в семантику
реальных лексем.
Как видим, по отношению к задаче лексико-семантической типологии в точном
смысле все имеющиеся исследования пока носят ограниченный характер: нам не из-вестно ни одного, в котором описание лексических систем разных языков велось бы
под единым углом зрения, по единому плану, с тем чтобы результаты описания от-дельных языков оказались бы сопоставимы в целом и можно было бы делать обоб-щения и прогнозы для всего семантического поля
4
. В этом отношении хорошим ме-тодологическим ориентиром могли бы стать грамматические исследования Петер-бургской типологической школы — например,работы по типологии каузатива,
результатива, императива и др., такие как [Холодович (ред.) 1969; Недялков (ред.)
1983; Храковский (ред.) 1992] и многие другие. Именно таков был замысел настоя-щего исследования типологии глаголов способа движения в воде.
Нерешенной, таким образом, оказываетсязадача, предполагающая значительно
более пристальное изучение семантики отдельных лексических единиц в языках ми-ра и их семантических противопоставлений — ориентированная на поиск парамет-ров вариативностиязыков в самых разных лексических зонах.
Обсудим, какие имеются средства решения этой задачи.
4
Может быть, единственным исключением следует считать остроумные и проницатель-ные этюды шведского лингвиста Оке Виберга о глаголах восприятия [Viberg 1984; 1993; 2001
и др.], по постановке задачи значительно опередившие свое время, но оставшиеся в каком-то
смысле изолированными и эскизными. Нельзя не упомянуть в этом ряду и широко известных
работ Л. Талми, посвященных типологии способов выражения в составе глагольной лексемы
различных параметров ситуации движения [Talmy 1975; 2000b].
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  14
2. Научный инструментарий лексической типологии
Если сравнить лексическую типологию с наиболее успешным и быстро разви-вающимся направлением типологических исследований — типологией грамматиче-ских значений, нельзя не отметить, что яркие достижения грамматической типоло-гии 1980-х гг. (работы Дж. Байби, Т. Гивона, Э. Даля, Р. Диксона, А. Е. Кибрика,
Б. Комри и др.) были обеспечены успехами грамматической теории середины XX в.
Здесь бесспорна роль основоположников общей теории грамматики — Р. О. Якоб-сона, Э. Сепира, Э. Бенвениста, Дж. Гринберга, но также и грамматистов, оставив-ших (как, например, О. Есперсен или А. В. Исаченко) подробные описания отдель-ных языков, соответствовавшие уровню передовой лингвистики того времени.
Что касается специалистов по лексической типологии, то они, в свою очередь,
уже могут опираться на опыт типологов-грамматистов — например, в области со-ставления анкет, а возможно, и семантических карт. Другой мощный инструмент
развития лексической типологии появился совсем недавно, и связан с компьютери-зацией лингвистических исследований — это электронные корпуса текстов. Дейст-вительно, если для грамматических исследований языка (в особенности редкого
языка в полевых условиях) может быть напервоначальном этапе достаточно не-большого числа текстов, собранных вручную, то для изучения сочетаемости лексики
любого языка нужны корпуса текстов в тысячи и даже сотни тысяч раз бóльшие:
частотность неслужебных лексем по понятным причинам много меньше, чем час-тотность грамматических показателей. Так, по данным Национального корпуса рус-ского языка (www.ruscorpora.ru), глагол плытьвстречается около 5 тыс. раз прибли-зительно на 120 млн словоупотреблений; для сравнения — не самая частотная грам-мема императива 2 л. множ. числа в тех жетекстах встречается около 200 тыс. раз.
Конечно, корпуса текстов пока созданы далеко не для всех языков мира, но это со-стояние будет быстро меняться к лучшему; принципиально важно другое: на сего-дняшний день уже есть средства наблюдения над поведением лексики.
Одни такие средства, без теории значения слова и без опыта его описания, не-многого стоят: нужен не просто корпус текстов, нужно знать, какую информацию о
слове и как в нем искать. Но и опыт описания слов, и опыт создания семантической
теории тоже есть: в распоряжении типологов имеются работы Ч. Филлмора, А. Веж-бицкой, Б. Левин, Дж. Тейлора, Д. Даутии многих других — одновременно теоре-тиков и практиков лексической семантики. Наконец, есть Московская семантическая
школа, с ее многообразным опытом практического приложения лингвистической
семантики к данным конкретного языка, вплотьдо создания словарей нового типа.
Таким образом, можно считать, что мы умеем описывать семантику лексики от-дельного языка — даже в сопоставлении с другими языками. Но это еще не типоло-гия. Возвращаясь к грамматике, вспомним, что ключевым моментом для осознания
типологической задачи в этой области стало понятие универсального грамматиче-ского набора
5
как набора универсальных грамматических значений, реализацией
5
В другой терминологии: «универсальное меню» (К. Чвани), «библиотека смыслов»
(А. А. Холодович); подробнее см. [Чвани 1998; Плунгян 1997; 2000: 233—238].
О лексико-семантической типологии  15
определенного подмножества которого является грамматическая система каждого
языка. (В свою очередь, теория грамматики разрабатывала идею универсального на-бора, во многом опираясь на опыт фонетической типологии.) По-видимому, должен
существовать и универсальный лексический набор, состоящий из универсальных
лексических значений; см. обсуждение этого вопроса, в частности, в [Goddard 2001]
(ср. также ниже, раздел 3.1).
Заметим, что в языках довольно много пересечений между лексической и грам-матической зонами: скажем, значение количества представлено в обеих (ср., напри-мер, показатель единственного числа и числительные со значением ‛один’). Хорошо
известно и то, что эти зоны связаны диахронически: процесс грамматикализации по-зволяет лексическим значениям превращаться в грамматические. Однако можно с
уверенностью утверждать, что универсальный грамматический набор не совпадает с
лексическим: есть смыслы, которые всегда выражаются в языке только лексически и
никогда не грамматикализуются (в качестве примера обычно приводят цветообозна-чения; к ним можно добавить обозначения температуры, обозначения артефактов и
природных объектов и многие другие; ср. [Talmy 2000a; Bybee 1985]).
Естественный вопрос, который возникает в связи с проблемой универсального
лексического набора, следующий: как элементы этого набора соотносятся с лекси-кой конкретных языков? Иначе говоря, входят ли в этот набор сами слова?
Поскольку современная семантика моложе современной грамматики не менее
чем на полвека, вариантов ответа на этот вопрос не так много; мы предлагаем рас-смотреть следующие три авторитетные точки зрения.
3. Об универсальном лексическом наборе
3.1. А. Вежбицкая и К. Годдард
Мнение этих исследователей (в качествепоследней на сегодняшний день версии
их подхода см. [Goddard, Wierzbicka 2002]) тем более интересно, что они практиче-ски единственные в мире, кто специальнозанимается общими вопросами теории
лексико-семантической типологии — причемсреди этих вопросов одним из главных
они считают как раз отношение между словами и языковыми значениями. Их точка
зрения по этой проблеме такова: всякое языковое значение во всяком языке может
быть описано средствами самого этого языка, так что более сложные в смысловом
отношении языковые единицы всегда можно перифразировать (т. е. истолковать) с
помощью более простых слов того же языка с точным сохранением смысла. В свою
очередь, эти более простые смыслы можно свести к еще более простым — и так да-лее. Каждый естественный язык, считают А.Вежбицкая и К. Годдард, имеет не-уменьшаемое лексическое ядро, состоящее изслов с, так сказать, простейшими зна-чениями (семантических примитивов), с помощью которого можно выразить любой
смысл. В теории А. Вежбицкой и К. Годдарда это ядро называется NSM — natural
semantic metalanguage, в переводе на русский, естественный семантический мета-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  16
язык(ЕСМ). Оно, по сути дела, и является в этой теории искомым универсальным
лексическим набором: утверждается, что имеется значительная общность между
лексическим составом ЕСМ разных языков, т. е. что все или почти все семантиче-ские примитивы — слова естественного языка, входящие в ЕСМ, — универсальны.
Теория А. Вежбицкой и К. Годдарда имеет в виду три важных теоретических
положения, каждое из которых неоднократно оспаривалось и даже опровергалось.
Первое касается принципиальной возможности точного перифразирования.
А. Вежбицкая и К. Годдард исходят из того, что такая возможность существует, по-скольку в их теории смысл слова исчерпывающе и адекватно выражается толкова-нием этого слова с помощью других слов из ЕСМ. Как кажется, здесь роль толкова-ния как полезного рабочего инструмента экспликации лексического значения не-сколько идеализируется. Лексикографическаяпрактика заставляет принять более
скептическую позицию. В частности, можно считать, что итогом многолетней рабо-ты группы Ю. Д. Апресяна над синонимическим словарем русского языка [НОСС
2004] является не только сам словарь, но и демонстрация того, что в естественном
языке по существу нет полных синонимов;значение каждой языковой единицы —
будь то морфема, лексема, конструкция или целое предложение — настолько инди-видуально, что приравнять их друг к другу, как правило, невозможно без какой-то
потери в точности. Отсюда следует, что в естественном языке ни одно языковое вы-ражение в каком-то смысле не проще и несложнее другого. Конечно, значение лек-семы естественного языка, вообще говоря, можно представить в виде «расчлененно-го» текста, но этим текстом будет не точная перифраза, составленная из других (с
точки зрения А. Вежбицкой и К. Годдарда — более элементарных) лексем того же
языка, а пространное описание, отражающее особенности употребления и культур-ные ассоциации, связанные с данным словом; при этом лексикограф должен отда-вать себе отчет, что такое описаниевсё равно не будет исчерпывающим.
Второе спорное положение связано с первым и касается семантической тожде-ственности лексических единиц, входящихв ЕСМ, в разных языках. Другими сло-вами, верно ли, что русское слово хотетьи английское слово want, русское частьи
английское partи под. действительно значат однои то же? Из общих соображений
следует, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным: ведь, по сути дела,
русское хотетьи английское wantявляются такими же квазисинонимами с сугубо
индивидуальными свойствами, как, например, русские хотетьижелать. Убеди-тельное доказательство этого представленов исследовании Ю. Д. Апресяна [1994;
1995] именно на примере wantи хотеть: показано, что семантически эти слова не
тождественны друг другу, а значит, семантически неэлементарны. Следовательно, в
том смысле, в котором употребляют этот термин А. Вежбицкая и К. Годдард, эти
слова не являются семантическими примитивами.
Наконец, третье положение (может быть, не такое важное на фоне первых двух)
связано с составом ЕСМ (сейчас это около 60 слов). Верно ли, что выбор этих лек-сем совершенно оправдан? Сомнения вызывает, в частности, тот факт, что многие
примитивы из английского списка А. Вежбицкой и К. Годдарда не имеют однослов-ных эквивалентов в других языках или вообще с трудом могут быть переведены
О лексико-семантической типологии  17
(как, например, something, feelили happen). Создатели ЕСМ отдают себе отчет в
этой проблеме и активно обсуждают ее, но предлагаемые ими решения не всегда
кажутся убедительными (подробнее см. также [Апресян 1994; Плунгян, Рахилина
1996; Lander 2005]).
3.2. Ю. Д. Апресян
Точка зрения Ю. Д. Апресяна [1994] по этому вопросу родилась в полемике с
А. Вежбицкой и во многом противоположнатолько что разобранной. Ю. Д. Апресян
считает, что универсальными будут не смыслы целых лексем, а невербализуемые
части смыслов лексем, которые повторяютсяв языках. Эти элементарные смыслы
он предлагает называть кварками(термин, который используется для обозначения
неделимых элементарных частиц в физике).В споре с А. Вежбицкой Ю. Д. Апресян
опирался на собственный лексикографический опыт, в том числе по описанию си-нонимов русского [Апресян 1974] и английского языков [Апресян 1979]. И хотя в
каждом случае это был опыт моноязыкового описания лексики, сама по себе работа
над синонимическим словарем близка по своей сути к семантико-типологическим
исследованиям: она тоже нацелена на поиск параметров лексической вариативности,
только не межъязыковых, а действующих внутри семантического поля одного языка.
Как уже было сказано, материал, представленный Ю. Д. Апресяном, убедитель-но свидетельствует, что лексические единицы, претендующие на вхождение в ЕСМ,
семантически членимы и действительно содержат более элементарные (но не выра-жаемые лексически) смыслы, так что сама по себе идея кварков как элементов уни-версального набора для лексико-семантической типологии кажется привлекатель-ной. К сожалению, имеющиеся примеры кварков (‛стативность’, частеречные харак-теристики) пока слишком немногочисленныи поэтому недостаточны, чтобы стать
базой для дальнейших исследований. Это совершенно понятно, потому что обнару-жение кварков является не целью, а, так сказать, побочным теоретическим резуль-татом той описательной работы, на которую направлена деятельность группы
Ю. Д. Апресяна.
Типологические исследования, расширяющие материал сопоставляемой лексики
(и как бы добавляющие новые квазисинонимы в рассматриваемую семантическую
группу), дают больше шансов обнаружить систему параметров, по которым проти-вопоставляются отдельные лексические группы. С нашей точки зрения, именно та-кие параметры вариативности оказываются наиболее близки к понятию кварка.
3.3. Ч. Филлмор
Отдельный вопрос — действительно лиименно кварки составляют универсаль-ный лексический набор. Пока это вопрос почти риторический, потому что нет или
практически нет конкретных типологических описаний, на которые можно опереть-ся при его решении. Тем не менее ясно, что на начальном этапе лексико-типологи-ческого исследования пользоваться кварками невозможно — они не могут быть, на-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  18
пример, основой типологической анкеты уже потому, что заранее неизвестен их со-став. Кварки выделяются только как результат лингвистического исследования, а не
как его база.
Тогда что же может служить базой? И здесь мы предлагаем опираться на идею
Ч. Филлмора о том, что «языковое сознание структурируют простые фреймы, в ко-торых однозначно и некоторым типичнымобразом распределены роли и функции
участников ситуации» [Fillmore, Kay 1992]. Ч. Филлмор называет такие фреймы
конструкциямии строит теорию Грамматики конструкций, ориентированную не
только на подробное описание лексики одного языка, но и на типологические иссле-дования
6
. Этот подход во многом близок тому, который используется в грамматиче-ской типологии для выявления элементов «универсального грамматического набо-ра», или того, что Э. Даль и Дж. Байби называют «cross-linguistic gram types» [Dahl
1985; Bybee, Dahl 1989].
Фреймы-конструкции хорошо соотносятся с задачей построения лексико-типо-логических анкет
7
. Если мы, например, изучаем типологию глаголов вращения, нам
нужно прежде всего выявить типы ситуаций, которые в принципе могли бы разли-чаться в языках мира. Их поиск предполагает изучение как раз ролей и функций
участников в случае вращения (вращающийся объект, ориентир, ось вращения и
под.) Например, флюгер, карусель, волчок, колесо похожи друг на друга тем, что
вращаются вокруг своей оси — в отличие, например, от Луны, движущейся вокруг
Земли, или лодки, огибающей остров. Водопроводный кран тоже поворачивается
вокруг своей оси, но он не способен, как флюгер или колесо, сделать подряд много
оборотов: для него, так же как и для ключа в замке, более естественно совершать
при вращении только часть полного оборота. В принципе, точно так же движется
корпус человека, которого кто-то окликнул (соответствует русскому обернулся), но
движения живых существ, и прежде всего человека, в антропоцентричной картине
мира должны рассматриваться отдельно от движения предметов: кран или ключ кто-то поворачивает, человек обычно движется сам, причем его движение может быть
как контролируемым, так и спонтанным (ср. обернулся — спонтанно или сознатель-но; не обернулся — скорее сознательно).
Легко видеть, что такого рода анализ выявляет как раз те самые когнитивно ре-левантные простые фреймы, о которых говорил Ч. Филлмор. С другой стороны, они
6
В частности, проект семантико-синтаксической разметки электронных корпусов тек-стов FrameNet, руководителем которого является Ч. Филлмор, создается сразу для несколь-ких языков (помимо английского, это испанский, японский и ряд других).
7
Интересен в этом отношении подход группы М. Бауэрман в Институте психолингви-стики им. М. Планка (Неймеген, Нидерланды). Исследователи, работающие в рамках этого
подхода, сопоставляют лексические системы разных языков, предъявляя информантам визу-альные стимулы (изображения, видеоклипы и т. п.), соответствующие изучаемым ситуациям
(например, разрушения объекта, как в [Bowerman et al. 2004]). Но зрительный ряд, в отличие
от лингвистического фрейма, сам по себе не содержит дискретных характеристик изобража-емого события. Поэтому психолингвистический подход, представленный в работах М. Бауэр-ман и ее коллег, как кажется, очень хорошо иллюстрирует лексические различия между язы-ками, но вряд ли может быть использован для построения полной лексической типологии,
нацеленной на поиск максимального числа параметров варьирования.
О лексико-семантической типологии  19
могут быть противопоставлены в языках лексически (и действительно различаются
даже в близкородственных языках, ср. подробнее о глаголах вращения в русском и
польском в статье [Рахилина, Прокофьева 2004]) и должны предъявляться носите-лям исследуемых языков как часть лексико-типологической анкеты по глаголам
вращения. Такая анкета обязательно должнаразличать вращение объектов вокруг
своей оси, неполный оборот, вращение вокруг независимого ориентира, а также
вращательные движения человека разного рода: неполный оборот корпуса (как в
обернулся); вращение сидя (вертится на стуле); вращение лежа (ворочался на кро-вати), вращение в движении (кружатся танцующие пары) и некоторые другие ти-пы ситуаций. По-видимому, именно они создают естественный универсальный на-бор, востребованный в лексической типологии. Понятно, что он должен быть уточ-нен, тщательно выверен по языкам, должны быть выявлены сложные системы
вращения, т. е. системы с максимальным числом противопоставлений, и простые
системы вращения, с минимальным числом противопоставлений, а заодно опреде-лены возможности и границы синкретичного способа выражения (совмещения) си-туаций одной лексемой.
Одновременно анализ типов ситуаций выявляет параметрыварьирования про-цесса вращения с точки зрения языковых картин мира разных языков. Например, по
нашему представлению, значимой для лексики окажется скорость вращения, так что
найдутся языки, в которых будут различаться ситуации с очень быстрым, закручи-вающим вращательным движением (какв случае с вихрем или воронкой воды) и
медленным, достаточно равномерным, хорошо различимым зрительно — как дви-жение колеса обозрения. Такие параметры по сути своей очень близки кваркам
Ю. Д. Апресяна, но лишены идеи атомарности, потому что возникают не логиче-ски — как (теоретически) неразложимые части толкований, а, наоборот, как пара-метры варьирования, релевантные для лексики одного или группы языков.
Надо сказать, что идея атомарности вообще крайне чужда филлморовской
Грамматике конструкций. Дело в том, что эта теория предлагает отказаться от авто-номности компонентов значения: все свойства языковой единицы, как поверхност-ные, так и глубинные, связаны друг с другом, потому что они определяются семан-тикой одной и той же конструкции. Конструкция в смысле Ч. Филлмора чем-то по-хожа в этом отношении на форму для отлива металлических деталей или выпечки
пирогов: всё, что в нее вложено, определяется ею и только ею, а отдельные фраг-менты складываются в единое целое. В частности, и все элементы толкования язы-ковой единицы, с такой точки зрения, не независимы друг от друга. Тип ситуации
или простой фрейм всегда оказывается «гештальтом», т. е. пучком связанных между
собой свойств (подробнее см., например, [Lakoff 1987]). Так, быстрое вращение
обязательно означает вращение вокруг своей оси, причем на много оборотов под-ряд. Наоборот, вращение вокруг внешнего ориентира будет скорее медленное —
но не наоборот, и т. д. Раз элементы толкования связаны, элементы универсально-го набора в принципе не могут быть атомарны. Поэтому типологи, сторонники
Грамматики конструкций, прямо говорят о том, что для контрастивных исследова-ний атомарные семантические примитивы не обязательны [Croft 2001]; собствен-
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  20
но, эта же концепция лежит в основе контрастивных исследований самого Филл-мора — ср. статью [Atkins, Fillmore 2000], выполненную на английском и фран-цузском материале.
В целом такая точка зрения на основаниялексической типологии кажется очень
привлекательной. Единственным ее недостатком является, пожалуй, недостаток
практического лексико-типологического языкового материала. Поэтому хотелось бы
здесь дополнить изложение двумя примерами из наших исследований.
4. Пример 1: глаголы позиции
В работе [Рахилина 1998] (см. также [Рахилина 2000]) был дан анализ семантики
русского позиционного глагола сидеть, из которого следовало, что этот глагол пе-редает идею закрепленного положения предмета в пространстве. Она проявляется, в
частности, в избирательной сочетаемости этого глагола с одушевленными и в осо-бенности с неодушевленными субъектами. Так, сидетьприменимо только к тем
предметам, которые закреплены в пространстве: пробка в бутылке, топор на топо-рище, морковка в земле, гвоздь в стене и проч. Выяснилось, однако, что если рас-сматривать материал русского языка не сам по себе, а в типологической перспекти-ве — пусть даже на фоне одного нидерландского языка — такое описание следует
считать не полным и не точным.
Действительно, в нидерландском, как и в русском (в отличие, кстати, от многих
других языков), глагол со значением ‛сидеть’ (zitten), т. е. глагол, описывающий ха-рактерное «сложенное» положение человека в пространстве, применим к неодушев-ленным предметам — причем, как и в русском,тоже к таким, которые закреплены в
пространстве. Любопытно, что все перечисленные выше русские контексты «подхо-дят» для нидерландского zitten. В то же время круг употреблений zittenгораздо ши-ре, чем русского сидеть; например, этот глагол применимк бородавке (на лбу), ча-сам на запястье, кольцу на пальце, носку на ноге, ноге в носке, термометру под
мышкой и др. (подробнее см. [Lemmens 2002]).
Тщательный анализ этих и других примеров показывает, что zittenможет упот-ребляться в двух типах контекстов. Первыйтип подразумевает плотный контакт с
поверхностью (такие случаи, как подкова на копыте, пластырь на руке, пуговицы на
пальто, нос на голове и т. д.); второй тип описывает ситуацию контакта содержимо-го и некоторого контейнера. Для русского сидетьприемлем только второй тип кон-текстов, но в этом случае контакт должен быть гораздо плотнее: русское сидетьна
самом деле описывает не контакт объекта с контейнером, а непосредственный плот-ный контакт объекта с объемлющей его средой. Именно среда, т. е. земля, фиксиру-ет положение луковицы или морковки; то же происходит с гвоздем в стене (но не
винтом, который обычно вставляется в заранее заготовленное отверстие: ср.
??
винт
сидит в стене, возможное, как и следует ожидать, в нидерландском для глагола
zitten). В случае же с топорищем или пробкой контакт объекта с контейнером на-столько плотный, что пробку приходится вытаскивать штопором, а топор вбивать в
О лексико-семантической типологии  21
топорище — эти случаи практически неотличимы от тех, где происходит взаимо-действие со средой (подробнее см. [Лемменс, Рахилина 2003]).
Таким образом, выясняется, что идея закрепленного положения в пространстве
релевантна и для русского, и для нидерландского языков. Однако более точная фор-мулировка семантического правила для русскогоговорит о том, что закрепленность
в пространстве обеспечивается взаимодействием объекта с плотно объемлющей его
средой, тогда как в нидерландском это могут быть отношения содержимого и кон-тейнера или поверхности и плотно прикрепленного к ней предмета.
Параметр плотного контакта, выделяющий русский на фоне нидерландского,
оказывается очень интересен и в типологической перспективе. Например, он оказы-вается релевантным для описания семантической специфики корейского глагола
kkita‛надевать; вставлять, всовывать’. Этот факт был обнаружен при сопоставлении
данного глагола с его английскими эквивалентами put in/  on: так, согласно
[Bowerman, Choi 2003], kkitaупотребляется для описания ситуаций типа ‛надеть
кольцо на палец / колпачок на ручку’, ‛вдеть пуговицу в петлю’, ‛вставить кассету в
проигрыватель / кусочек мозаики на свое место в картину’, ‛задвинуть ящик в ко-мод’ и т. п. — но не ситуаций типа ‛положить яблоко в миску / книгу в сумку’ и т. п.
Тем самым употребление kkitaвозможно только в тех случаях, когда контейнер
плотно охватывает объект; больше всего это напоминает условия употребления ни-дерландского zitten(хотя для более точных утверждений требуются, конечно, даль-нейшие исследования).
С другой стороны, параметр плотного контакта оказывается важен и для описа-ния грамматической семантики ряда показателей. Впервые его важность была отме-чена в исследованиях по падежным системам дагестанских языков — ср. [Кибрик
1977] для арчинского языка, опыт типологического исследования дагестанского
склонения [Тестелец 1980] и недавнюю обобщающую работу [Ганенков 2005]. В
этих работах выделяется особая локализация КОНТ(свойственная прежде всего цез-ским и лезгинским языкам), которая выражает разные виды плотного контакта, в
том числе и между контейнером и содержимым. Интересно, что семантически близ-кий тип взаимодействия можно усматривать и в русском втором предложном паде-же, который в современном русском языке сохраняется в основном в тех конструк-циях, которые описывают, в частности, «ситуацию плотного, интенсивного контакта
при котором 〈…〉позиция объекта оказывается жестко детерминирована» [Плунгян
2002: 251]. Это наблюдение свидетельствуето том, что универсальный грамматиче-ский набор и набор универсальных лексических параметров могут иметь нетриви-альные общие семантические элементы.
5. Пример 2: температурные прилагательные
Второй пример касается контрастивного исследования зоны температурных зна-чений в русском и шведском языках (см. [Копчевская-Тамм, Рахилина 1999]); для
простоты изложения ограничимся здесь значениями высоких температур.
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  22
В русском и шведском имеется по два прилагательных, обслуживающих эту
часть температурного спектра: соответственно, теплый и горячий
8
— varm и het.
Общее распределение их кажется, на первый взгляд, совершенно одинаковым, а
именно: прилагательные теплыйи varmописывают «нижние» значения высоких
температур (теплая вода в море, теплые батареи, теплая [= нагретая солнцем] ска-мейка и проч.), тогда как горячийи hetописывают «высокие» значения высоких
температур (горячий утюг, чайник, плита и проч.). В то же время при ближайшем
рассмотрении обнаруживаются значительные расхождения в сочетаемости внутри
этих пар. Так, краны в ванной (и, соответственно, вода, которая из них течет) по-русски называются холодным и горячим, тогда как по-шведски — холодный проти-вопоставлен varm, а не het, как ожидалось бы, если бы соблюдалось тождество зна-чений русских и шведских температурных прилагательных. Аналогично в русском
принято говорить (и пить) горячий чай,а в шведском напиток той же температуры
описывается как varm, а не het. С другой стороны, очень часто употребление пере-водных эквивалентов в русском и шведскомне означает тождества ситуаций: тем-пература батареи, которую в шведском назвали бы прилагательным varm, гораздо
выше той, которая в русском названа теплой.
Причина, как мы уже говорили, не в денотативной сфере (потому что шведскую
и русскую реальность и культурный фон можно считать очень похожими), а в зна-чениях прилагательных и тех параметров, которые их противопоставляют. Для рус-ского важна температура человеческого тела: всё, что сопоставимо с температурой
человеческого тела, определяется как теплое, а всё, что выше, — как горячее
9
. По-нятно, что параметр температуры человеческого тела чрезвычайно значим для рус-ской системы — достаточно сказать, что русское горячийописывает только тактиль-ную температуру, определяемую на ощупь, кожей (прежде всего рук, ступней, поло-стью рта); нетактильные значения высокой температуры, как мы уже говорили,
описываются в русском прилагательным жаркий(см. сноску 8). Тактильность факти-чески есть сопоставление температуры предмета с температурой человеческого тела.
Для шведского важнейшим параметром (тоже, как и в русском, антропоцен-тричным, но другим) являются приятные ощущения, которые испытывает человек,
воспринимая данную температуру. Приятные ощущения связываются с прилага-тельным varm, а всё, что выше этой температуры, — с прилагательным het. Поэтому
чай (не обжигающий), вода из крана, батареяотопления и т. п. характеризуются в
шведском именно как varm, и только утюг, горячая картошка, раскаленный уголь и
прочие действительно горячие вещи будут описываться как het.Определяя таким
8
Особого разговора заслуживает прилагательное жаркий, семантика которого разбира-ется в [Копчевская-Тамм, Рахилина 1999](см. подробнее также [Рахилина 1999; 2000]): зна-чение этого прилагательного связано с нетактильным восприятием высоких температур.
Жаркийне имеет коррелята в шведском и не меняет общей контрастивной картины, так что,
несколько упрощая дело, мы не будем здесь его учитывать.
9
В случае с прилагательными речь идет исключительно об атрибутивных конструкциях,
т. е. о препозитивном употреблении прилагательного; для постпозиции (предикативных упо-треблений) действуют другие правила. Подробнее о семантике атрибутивных и предикатив-ных конструкций см. [Рахилина 2000].
О лексико-семантической типологии  23
образом порог между теплым и горячим, шведская система устанавливает его зна-чительно выше, чем это делает русское условие «тактильности».
Понятно, что выделенные в русской и шведской температурных зонах парамет-ры не удовлетворяют условию атомарности:с логической точки зрения они могут
легко быть расчленены на более дробные единицы — например, легко себе предста-вить толкование идеи тактильности, предполагающей соприкосновение двух объек-тов, один из которых — поверхность человеческого тела. С другой стороны, эти (и
другие подобные им) параметры легко можно положить в основу будущей лексико-типологической анкеты по температурнымзначениям, противопоставив разные ти-пы ситуаций — или, как говорит Филлмор, простейшие фреймы, которые, теорети-чески, могут в языках выражаться разными лексемами и разными конструкциями.
Хочется надеяться, что приведенные примеры продемонстрировали лингвисти-ческую содержательность задачи лексико-типологического описания — но они не
могут доказать, что такая задача выполнима: ведь в обоих случаях речь шла только о
сравнении пар языков, и даже такое сопоставительное описание потребовало значи-тельной по времени и объему исследовательской работы. Теперь мы переходим к
доказательству — рассказу о результатах уникального лексико-типологического экс-перимента, сопоставляющего лексику движения в воде более чем в 30 языках мира.
Литература
Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. М.: Наука, 1974 (2-е изд. М., 1995).
Апресян Ю. Д. Лексикографический портрет глагола выйти// Апресян Ю. Д. Избранные
труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской
культуры, 1990 / 1995. С. 485—502.
Апресян Ю. Д. Лексикографические портреты: на примере глагола быть// Апресян Ю. Д. Из-бранные труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Язы-ки русской культуры, 1992 / 1995. С. 503—537.
Апресян Ю. Д. О языке толкований и семантических примитивах // Апресян Ю. Д. Избран-ные труды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки
русской культуры, 1994 / 1995. С. 466—484.
Апресян Ю. Д. Хотетьи его синонимы: заметки о словах // Апресян Ю. Д. Избранные тру-ды, т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. М.: Языки русской
культуры, 1995. С. 434—452.
Апресян Ю. Д. (ред.). Англо-русский синонимический словарь. М.: Русский язык, 1979.
Виноградов В. В. История слов. М.: Азъ, 1999.
Гак В. Г. Беседы о французском слове. М.: Просвещение, 1966.
Гак В. Г. Русский язык в сопоставлении с французским. М.: Просвещение, 1988.
Ганенков Д. С. Контактные локализации в нахско-дагестанских языках // Вопросы языкозна-ния. 2005. № 5. С. 100—116.
Дыбо А. В. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии. Соматические термины
(плечевой пояс). М., 1996.
Дюрович Л. Соблазн родства (о значении лексем в родственных языках) // Иомдин Л. Л.,
Крысин Л. П. (ред.). Слово в тексте и в словаре: Сб. статей к семидесятилетию акад.
Ю. Д. Апресяна. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 77—81.
Е. В. Рахилина, В. А. Плунгян  24
Зализняк, Анна А. Семантическая деривация в синхронии и диахронии // Вопросы языкозна-ния. 2001. № 2.
Зализняк, Анна А., Левонтина И. Б., Шмелёв А.Д. Ключевые идеи русской языковой карти-ны мира. М.: Языки славянской культуры, 2005.
Кибрик А. Е. Опыт структурного описания арчинского языка. Т. II: Таксономическая грамма-тика. М.: МГУ, 1977.
Кибрик А. Е. Родственные языки как объекттипологии // Кибрик А. Е. Константы и пере-менные языка. СПб: Алетейя, 2003. С. 191—195.
Кобозева И. М. Лингвистическая семантика. М.: УРСС, 2000.
Копчевская-Тамм М., Рахилина Е. В. С самыми теплыми чувствами (по горячим следам
Стокгольмской экспедиции) // Тестелец Я. Г., Рахилина Е. В. (ред.). Типология и теория
языка: От описания к объяснению. Сб. к 60-летию А. Е. Кибрика. М.: Языки русской
культуры, 1999. С. 462—487.
Кронгауз М. А. Семантика. М.: РГГУ, 2001.
Лайонз Дж. Лингвистическая семантика: Введение / Пер. с англ. М.: Языки славянской куль-туры, 2003.
Лемменс М., Рахилина Е. В. Русистика и типология: лексическая семантика глаголов со зна-чением ‛сидеть’ в русском и нидерландском // Russian Linguistics. 2003. 27.3. С. 313—328.
Майсак Т. А. Грамматикализация глаголов движения: опыт типологии // Вопросы языкозна-ния. 2000. № 1. С. 10—32.
Майсак Т. А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами
позиции. М.: Языки славянских культур, 2005.
Недялков В. П. (ред.). Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив,
перфект). Л.: Наука, 1983.
НОСС: Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. 2-е изд. / Под общим рук.
Ю. Д. Апресяна. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Плунгян В. А. Вид и типология глагольных систем // Черткова М. Ю. (ред.). Труды аспекто-логического семинара филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Т. 1. М.:
МГУ, 1997. С. 173—190.
Плунгян В. А. Общая морфология: введение в проблематику. М.: УРСС, 2000.
Плунгян В. А. К семантике русского локатива («второго предложного» падежа) // Семиотика
и информатика. 2002. Вып. 37. С. 229—254.
Плунгян В. А., Рахилина Е. В. Рец. на кн.: Goddard, C.; Wierzbicka, A. (eds.). Semantic and lexical
universals: Theory and empiricalfindings. Amsterdam: Benjamins, 1994 // Вопросы языкозна-ния. 1996. № 3. С. 139—143.
Рахилина Е. В. Когнитивная семантика: история, персоналии, идеи, результаты // Семиотика
и информатика. Вып. 36.1998. С. 274—323.
Рахилина Е. В. Семантика русских «позиционных» предикатов: стоять, лежать, сидетьи
висеть// Вопросы языкознания. 1998. № 6. С. 69—80.
Рахилина Е. В. «Холодно–горячо»: русские температурные прилагательные // Научно-техни-ческая информация, сер. 2. 1999. № 11. С. 23—30.
Рахилина Е. В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. М.: Рус-ские словари, 2000.
Рахилина Е. В., Прокофьева И. А. Родственные языки как объект лексической типологии: рус-ские и польские глаголы вращения // Вопросы языкознания. 2004. № 1. С. 60—78.
Тестелец Я. Г. Некоторые вопросы типологии систем пространственного склонения в даге-станских языках. Дипломная работа. М., МГУ, 1980.
Фрумкина Р. М. Категоризация и пластичность познавательной деятельности // Научно-техническая информация, сер.2. 1997. № 12. С. 1—4.
О лексико-семантической типологии  25
Холодович А. А. (ред.). Типология каузативных конструкций: Морфологический каузатив.
Л.: Наука, 1969.
Храковский В. С. (ред.). Типология императивных конструкций. СПб.: Наука, 1992.
Чвани К. В. Вид как часть универсального набора семантических признаков // Чертко-ва М. Ю. (ред.). Типология вида: проблемы, поиски, решения. М.: Языки русской культу-ры, 1998. С. 490—497.
Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М.: Языки славянской культу-ры, 2002.

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ СОПОСТАВИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ ФРАЗЕОЛОГИИ Фразеология как последовательное учение об устойчивых сочетаниях слов с полностью или частично переосмысленным значением оформилась в самостоятельную лингвистическую дисциплину сравнительно недавно, около четырех десятилетий назад. Причины необходимости выделения этой дисциплины в отдельную отрасль лингвистики и ее исходные вехи были указаны Е.Д. Поливановым еще в конце 20-х гг. XX в. (Поливанов 1928; 1931) и затем развиты такими выдающимися лингвистами середины прошлого века, как В.В. Виноградов, Б.А. Ларин, А.И. Смирницкий. Десятилетие спустя благодаря плодотворным творческим усилиям таких ученых, как Н.Н. Амосова, В.Л. Архангельский, С.Г. Гаврин, А.В. Кунин, И.И. Чернышева и некоторых др., фразеология преодолела стадию ювенального развития, и к середине 60-х гг. XX в. оформился новый раздел науки о языке со своим объектом изучения, со своими методами исследования, со своими проблемами в структурном, семантическом и функциональном аспектах. Около полутора десятков лет потребовалось созданной на отечественной почве новой отрасли лингвистики для выхода на международную арену и признания за рубежом. К концу 70-х – началу 80-х годов о русской фразеологии заговорили на Западе как о лингвистической реальности. Отмечая неоспоримые успехи российской школы фразеологического анализа и ее влияние на мировое языкознание, один их виднейших британских лексикографов современности и один из авторов известного Оксфордского словаря современных английских идиом Энтони П. Кауи подчеркивает: «Recognition of phraseology as an academic discipline within linguistics – the term itself, like the adjective ‘phraseological’, reflects Eastern European usage – is evident not only from vigorous and widespread research activity, but also from the publication of several specialized dictionaries reflecting one theoretical perspective or another… ‘Classical’ Russian theory, with its later extensions and modifications, is probably the most pervasive influence at work in current phraseological studies and is unrivalled in its application to the design and compilation of dictionaries» (Cowie 1998). – «Признание фразеологии как самостоятельной лингвистической дисциплины – сама терминология, как, например, прилагательное фразеологический, свидетельствует о восточно-европейской школе – есть очевидный факт, обусловленный широтой и активностью научно-исследовательской деятельности, а также опубликованием ряда специальных словарей, отражающих ту или иную научную перспективу… Классическая русская теория с ее последующим развитием и модификациями является, по всей видимости, самой влиятельной работающей в современных фразеологических штудиях теорией, равных которой в применении к планированию и составлению словарей нет». (Пер. мой – Т.Ф.). Как лингвистическая дисциплина фразеология привлекает внимание все более широкого круга исследователей. Если в двадцатые годы впервые ставится вопрос о выделении фразеологии в особую область языкознания (Поливанов 1931), то сейчас благодаря заслугам отечественной лингвистики, признанным и за рубежом (Hausermann 1977; Fleischer 1982; Dobrovol’sky, Piirainen 2005; Glaser 1995), фразеология является вполне сформировавшейся отраслью лингвистической науки, переживающей третий период своего развития, располагающей сложившейся теорией и собственной частной методологией (Кунин 1996). Классификационный анализ современного развития фразеологии позволяет выделить отчетливо сформировавшиеся направления исследований по данной лингвистической дисциплине, а именно: 1) морфолого-грамматические особенности фразеологических единиц (Кунин 1986, 1996; Ковалева 1993; Микита 1993; Лебединская 1996; Федуленкова 1997; Габрик 1998); 2) структурные типы фразеологизмов (Кунин 1986; Джаши 1990; Арсентьева 1989; Иванова 1991; Ляхова 1992; Ерохина 1999; Fedulenkova 2000; Федуленкова 2002-2010); 3) семантика фразеологических единиц (Кунин 1964, 1971, 1976, 1986, 1988-1996; Гамали 1990; Козлова 1991; Арсентьева 1993; Амосова 1995; Вернер 1998; Бабушкин 1998; Иванцова 1998; Машина 1998; Мелерович 1978-2010; Мокиенко 1980-2010; Наумова 1999; Федуленкова 1983-2010; Naciscione 2002; Хостай 2004; Жуков 2008; Кураш 2010); 4) фразеологическая номинация (Телия 1977, 1981; Кунин 1980; Чернышева 1980; Добровольский 1983; Керимзаде 1983; Федуленкова 1994, 2000; Шейнин 1999; Дементьева 2002; Munat 2003; Хостай 2004; Порохницкая 2005; Садыкова, Давлетбаева 2008; Голованова 2010); 5) специфика отношений фразеологических единиц с их компонентами и сложными словами (Сидякова 1967; Кунин 1970, 1972; Мокиенко 1974; Dobrovol’skij 1981; Филиппаки 1988; Сосой 2002; Фомина 1992; Фомина 2000; Фирсова 2002; Федуленкова 2000, 2004; Мелерович 2004; Лебеденко 2010); 6) когнитивный подход к изучению фразеологического значения (Dobrovol’skij 1995; Baranov, Dobrovol’skij 1994; Добровольский 1996; Ковшова 1996; Баранов, Добровольский 1998; Дубровская 2000; Fedulenkova, Sharova 2001; Исина 2000; Захарова 2002; Dobrovol’skij 2002; Юсупова 2003; Naciscione 2004-2005; Рыжкина 2005; Баранов, Добровольский 2008); 7) стилистическое функционирование фразеологических единиц (Кунин 1969, 1973; Начисчионе 1976, 1982; Ковалева 1979; Луганская 1980; Колесникова 1987; Абдуллаева 1990; Изотова 1992; Бондарева 1994; Орлецкая 1994; Башиева 1995; Кунин 1976, 1978; Naciscione 2003; Самаркина 2005; Федуленкова 2005; Naciscione 2010); 8) источники фразеологических единиц и пути и способы фразеологизации (Теплякова 1973; Кунин 1979, 1984; Соколова 1987; Козырев 1991; Шихова 1996; Федуленкова 1991, 1997, 1998, 2001; Fedulenkova 1999, 2000, 2002; Голубкова 2002; Дементьева 2002; Краморенко 2004; Голубкова, Авдевич 2005; Рахматуллаева 2005; Сенько 2010); 9) фразеология различных территориальных вариантов языка (Ивченко 1987; Богдановская 1988; Артемьева 1989; Лавер 1991; Мелерович 1994, 1995; Никитина 1995; Копчук 1997; Кривоногова 1997; Сметанина 1997; Гагарина 1999); 10) фразеография (Кунин 1964, 1984; Киктева 1986; Бушуй А.М. 1981, 1982; Бушуй Т.А. 1989; Джапарбекова 1990; Ермолаева 1990; Нелюбина 1991; Арсентьева 1993; Костева 1996; Добровольский 1997; Дубровская 2004; Мелерович 2004; Арсентьева 2009; Поцелуева, Федуленкова 2010; Шулежкова 2010); 11) фразеологическая деривация (Кунин 1980; Ташлыкова 1987; Соколова 1982; Керимзаде 1984; Денисенко 1990; Мелерович 1995; Федуленкова 1996, 2001, 2002; Пугач 1997; Fedulenkova 2003, 2004, 2005; Рахматуллаева 2005; Мелерович 2005); 12) фразеологический идиостиль автора (Стоян 1988; Соколова 1989; Алексеенко 1990; Добровольский, Караулов 1993; Алещенко 1998; Лаврушина 1999; Фомина 2000; Баранов, Добровольский 2008); 13) функционально-коммуникативная характеристика фразеологиче-ских единиц (Кунин 1971, 1972, 1982; Вернер 1998; Захарова 1999; Мокрецов 2000; Федуленкова 1998, 2002; Хостай 2009); 14) лингвокультурологический аспект фразеологии и национально-культурная специфика ФЕ (Амбарцумова 1986; Жантикина 1989; Мальцева 1990; Буробин 1995; Ковшова 1996; Федуленкова 1997; Fedulenkova 1997; Ахмади 1999; Коробка 1999; Сумин 1999; Teliya 1998; Добровольский 1998; Гак 1999; Мелерович, Мокиенко 1999; Постовалова 1999; Телия 1999; Феоктистова 1999; Чикина 2001; Фирсова 2002; Стебелькова 2005; Алефиренко 2010); 15) фразеологическая терминология (Виноградов 1946; Кунин 1964; Архангельский 1964; Ермакова 1988; Банкова 1989; Федуленкова 1996, 1997; Дорошенко 1999; Никулина 2002; Fedulenkova 2002; Уралова 2005; Неумоина 2010; Голованова 2010; Алексеенко 2010); 16) социолингвистический аспект прагматических функций фразеологических единиц (Меньшикова 1986; Молдованова 1994; Кашина 1996; Старикова 1996; Федуленкова 1996, 1997, 1999; Малыгин 1999; Маслов 2000; Никипорец 2000; Порохницкая 2002; Краморенко 2004; Макаров 2009; Кириллова 2010); 17) жанровые, стилистические, художественные и др. проблемы перевода фразеологии (Баранова 1970; Лебедь 1989; Федуленкова 1996; Федуленкова, Михайлова 1996; Федуленкова, Рыжова 2002; Naciscione 2003; Бондарева 2003; Егорова 2003; Федуленкова, Попова 2004; Шадрин 2009; Смагулова 2010); 18) фразеология в контексте субкультуры (Арабаджян 1990; Марочкин 1998; Береговская 1999; Дорошенко 1999; Мокиенко, Никитина 1999; Белянин 1999; Булаш 2009; Мокиенко 2010; Куприна 2010); 19) лингводидактический аспект фразеологии (Кунин 1971, 1972; Латыпов 1989; Федуленкова 1996, 1997, 2004, 2005; Тер-Минасова 2000; Naciscione 2001; Баранникова 2004; Голикова 2005; Балакова 2010; Минакова 2010; Рогалева 2010); 20) проблема моделированности в сфере фразеологии (Гаврин 1976; Гвоздарев 1977, 1978; Чернышева 1979; Мокиенко 1976, 1980; Райхштейн 1980; Алехина 1985; Солодуб 1985; Кунин 1986; Добровольский 1988, 1990; Федуленкова 1989, 1994, 1999, 2001-2011; Савицкий 1996; Мелерович 2007); 21) проблема системных отношений фразеологических единиц (Кунин 1964, 1970; Мокиенко 1976; Мелерович 2005; Федуленкова 2006, 2009; Жуков 2009; Заика 2010; Хайруллина 2010). К приведенному перечню следовало бы добавить пункт о сопоставительном изучении фразеологических единиц разных языков как о наиболее интенсивно развивающемся направлении в фразеологии, поскольку к концу 60-х годов только начали появляться работы в аспекте собственно фразеологической компаративистики. Среди них отметим диссертационные исследования таких лингвистов, как М.А. Пеклер (1967), А.С. Рагимов (1968), Л.Я. Орловская (1968), чьи работы в некоторых аспектах не утратили актуальности и в настоящее время. Мощный импульс сопоставительным исследованиям в области фразеологии был задан работами в области лингвистической типологии, принадлежащими перу выдающегося лингвиста профессора В.Д. Аракина, ученика и последователя Л.В. Щербы. Не случайно в 70-е гг. и в начале 80-х гг. появляется целый ряд фундаментальных работ по фразеологии, выполненных в русле сопоставительной проблематики. Это, в первую очередь, диссертационные сочинения таких исследователей фразеологии английского языка, как Л.Ф. Баранова (1970), В.Н. Вовк (1976), Э. Бабаев (1977), немецкого языка – О.М. Неведомская (1973), В.И. Милехина (1974), С.Н. Муница (1975), Д.П. Бахтадзе (1976), Л.С. Куркова (1980), К. Назаров (1980), М.А. Азимова (1981), литовского языка – Л.-А.П. Киткаускене (1979), русского языка – Л.П. Просветова (1978), Н.Л. Гоголицына (1979), Ю.П. Солодуб (1982) и др. Почти во всех этих работах проводится сопоставление единиц фразеологического фонда дальнородственных языков, а именно: английского либо немецкого языков, принадлежащих к германской группе, и, с другой стороны, какого-либо языка народов Российской Федерации и прилежащих к ней территорий. Эти исследования отличаются тем, что, проводя сопоставительный анализ языковых явлений, авторы принимают родной язык за ту величину, относительно которой определяются или описываются факты фразеологии иностранного языка. Поскольку структуры родных языков, принимаемых за единицы измерения, резко отличаются друг от друга, то результаты сопоставления фразеологических явлений в украинском и английском языках дают одну картину, в литовском и английском – другую, в туркменском и английском – третью (Вовк 1976; Киткаускене 1979; Шаммаева 1982). Эти работы еще раз доказывают правомерность утверждения профессора В.Д. Аракина о том, что «сопоставление с родным языком, условно принятым за эталон, не имеет абсолютного характера и приводит к весьма относительным результатам, не дающим надежных научных оснований для каких-либо выводов» (Аракин 1979). Вряд ли кто из языковедов сомневается, что современная лингвистика должна заниматься вопросами сопоставительного и интегрирующего изучения языков и выработать глобальную картину связей различных языков, которых в общей сложности в настоящее время насчитывается более четырех тысяч. Эта задача является первостепенной для лингвистики уже только потому, что назрела практическая необходимость упорядочения и описания всех языков мира, а также выработки критериев глобальных характеристик для различения и объединения языков (Колшанский 1985), т.е. проблема языковой типологии стала одной из важнейших задач языкознания. Что касается собственно проблемы лингвистической типологии, то она относится к разряду вечных проблем лингвистики (Солнцев 1985), т.к. она была поставлена еще на заре научного изучения языков и не утратила своей актуальности и в наши дни. Основоположником типологии языков как особого раздела языкознания принято считать немецкого лингвиста Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), необыкновенно широкий лингвистический кругозор которого, знакомство с языками самой различной структуры, включая языки американских индейцев и жителей Полинезии, дали возможность ученому разобраться в структуре этих языков и впервые в истории лингвистических учений предложить их типологическую классификацию. Типологические исследования XIX в. – начала XX в. являют собою такой этап в истории типологии, когда основную ее задачу ученые связывали именно с созданием типологической классификации языков. При этом все их теоретические построения исходили из характеристики морфологической структуры слова, по справедливому замечанию В.Д. Аракина, «критерия хотя и очень весомого, но все же выбранного совершенно произвольно» (Аракин 1979). Поскольку никакие другие критерии для классификации языков не привлекались, то и сама классификация этого периода часто называется морфологической (Croft 1996), а не типологической. Типологическое же учение в виде монографии было впервые оформлено более сорока лет назад. Это был труд виднейшего отечественного лингвиста Б.А. Успенского, изданный в 1965 г. книгой «Структурная типология языков», которую автор определяет как «систематизацию, инвентаризацию явлений разных языков» по структурным признакам, т.е. по признакам существенным с точки зрения структуры данного языка. Свою типологию автор ограничивает морфологическим уровнем и кладет в ее основу существующую в науке о языке систему понятий, придавая им структурный смысл, и данные традиционной морфологической классификации языков. При этом основной задачей структурной типологии языков автор считает выявление изоморфных признаков, т. е. признаков и свойств, которые свойственны всем языкам мира, и алломорфных признаков, присущих лишь части языков, что служит предпосылкой для построения общей теории языка и языковых универсалий. Относительно состояния типологических исследований к середине 80-х гг. XX в. формируется характерный взгляд, согласно которому типология – это не вспомогательный метод, а самостоятельная лингвистическая дисциплина, обладающая своим особым предметом исследования и своими специфическими задачами. Подчеркивая мысль о том, что эта дисциплина находится в стадии становления, Б.Ю. Городецкий пишет: «… нам представляется своевременным объединить усилия ученых для осуществления цели, обозначенной в названной дискуссии 1976 г., – создать типологию как единый раздел языкознания» (Городецкий 1985). Очевидно, что период формирования лингвистической типологии как самостоятельной области языкознания затянулся почти на двести лет, причем специалисты по типологии обращались с начала XIX в. прежде всего к морфологии. Значительно позже в область типологических исследований языков был включен синтаксис (Мещанинов 1958), а затем все более активно стали учитываться в типологии и лексические характеристики языков. И лишь на исходе второго столетия столь длительного периода становления данного раздела языкознания начинают появляться работы по фразеологии, посвященные еще не в полном смысле типологическому, но уже сопоставительному изучению фразеологических единиц различных языков. Это, в первую очередь, сопоставительные исследования фразеологии генетически близкородственных германских языков таких отечественных ученых, как З.З. Гатиатуллина (1968), Г.С. Свешникова (1969), П.Д. Русакова (1970), Р.А. Глазырин (1972), А.Д. Зиньков (1976), а также дальнородственных – русского, английского и немецкого языков – Ю.А. Долгополов (1973) и некоторых других, интерес лингвистов к которым проверен временем. На начальной стадии становления фразеология, естественно, отмежевывается от других дисциплин, пытаясь утвердиться в качестве самостоятельной отрасли языкознания. Тем не менее, любое частное описание фразеологического явления неизбежно выходит за пределы одного языка и неотвратимо охватывает все существующие языки, практически доступные в данное время для наблюдения. «Изучение системы отдельного языка, – как указывает Г.В. Колшанский, – необходимо строить на основе фундаментального диалектического противоречия, заключающегося в том, что описание конкретного языка есть одновременно и описание языка вообще» (Колшанский 1985). Накопив определенный опыт фразеологического анализа устойчивых и воспроизводимых единиц языка, характеризующихся наличием семантической трансформации, фразеология восходит на новую качественную ступень своего развития. Настало время, когда, с одной стороны, описательное языкознание, в данном случае в области фразеологии, как классическое, так и полевое, ищет свой путь в типологических обобщениях. И, с другой стороны, как показывает история развития лингвистической типологии, назревает необходимость в привлечении фразеологического материала для создания по возможности более полной типологической модели языка. Лишь к концу 70-х – началу 80-х гг. XX в. в лингвистической литературе появляются указания на потенциальную универсальность того или иного фразеологического явления, в первую очередь, в работах Э.М. Солодухо (1977) и Ю.П. Солодуба (1982). Первые попытки сформулировать фразеологические универсалии также относятся к началу 80-х годов и представлены, прежде всего, в трудах по сопоставительной и типологической фразеологии лингвистов школы В.Д. Аракина (Семенова 1983; Федуленкова 1984). Сама логика развития лингвистической науки требует объединения усилий специалистов по фразеологии и типологии. Типологическая релевантность фразеологии не может более оставаться незамеченной. Разработке вопросов, связанных с проблемой типологического изучения фразеологии, уделяется особое внимание в фундаментальном труде Д.О. Добровольского, впервые в лингвистике предпринявшего решительные шаги в формировании основ структурно-типологического анализа фразеологии современных германских языков (Добровольский 1990). На основе теоретического обобщения лингвистических проблем, связанных с явлением дискретности vs когерентности формально-семантической структуры фразеологизмов, и лингвостатистического анализа фразеологических систем немецкого, английского и нидерландского языков, по этому параметру была полностью подтверждена гипотеза о наличии прямой зависимости меры регулярности фразеологической системы от степени аналитизма языкового строя. Однако, в Лингвистическом энциклопедическом словаре (1990), призванном «осветить достижения отечественной и зарубежной лингвистики с позиций современной концепции языка…» и отражающем «структуру языкознания как науки и основные этапы ее становления» (Ярцева 1990), лингвистическая типология не определяется как раздел языкознания (Виноградов 1990) в отличие от фразеологии, словарная статья о статусе которой снабжена следующей дефиницией: «раздел языкознания, изучающий фразеологический состав языка в его современном состоянии и историческом развитии» (Телия 1990). В свою очередь, лингвистическая типология характеризуется автором словарной статьи как «сравнительное изучение структурных и функциональных свойств языков независимо от характера генетических отношений между ними. Типология – один из двух основных аспектов изучения языка наряду со сравнительно-историческим аспектом, от которого она отличается онтологически (по сущностным характеристикам предмета исследования) и эпистемологически (по совокупности принципов и приемов исследования)…» (Виноградов 1990). Тем не менее, говоря о типологии вообще, мы различаем, вслед за В.М. Солнцевым, «типологический метод как способ познания и типологическую теорию как учение о типологическом методе, о предмете, целях и задачах типологического исследования вообще» (Солнцев 1985). Для собственно лингвистической типологии большое значение имеет: а) появление общей теории систем и разработки понятия системы как целостного упорядоченного объекта, состоящего из взаимосвязанных и взаимозависимых элементов, а также б) разработка понятия структуры как обязательного атрибута системы, т.е. сетки, или устройства внутрисистемных отношений элементов. «Представление о языке как о системе, имеющей сложное многоуровневое строение, – пишет В.М. Солнцев, – дает теоретическую базу для подразделения лингвистической типологии на общую типологию, или типологию систем, учитывающую межуровневую корреляцию, и частные типологии, или типологии отдельных уровней языковой системы – фонологическую типологию, морфологическую типологию, синтаксическую типологию, типологию лексико-семантических систем» (Солнцев 1985). Очевидно, что в перечисленном В.М. Солнцевым ряду не хватает фразеологической системы, которая, как известно, к этому времени уже успела определиться в качестве объекта самостоятельной области лингвистики. Сам факт семантической модификации компонентного состава переменного или устойчивого сочетания слов, приводящий к образованию фразеологической единицы, несомненно, является фразеологической универсалией. Сопоставительное изучение типов семантической модификации компонентного состава фразеологической единицы – новая страница в современной типологии фразеологии, обещающая выявление новых семантических универсалий на фразеологическом уровне. С другой стороны, обнаружение универсальных черт создает благоприятный фон для выявления индивидуальных характеристик фразеологического фонда каждого конкретного языка. Важными для типологии систем являются, так называемые, иерархические отношения, т.е. эмпирически наблюдаемые отношения между единицами разных уровней и подуровней. «Наблюдения показывают, – пишет В.М. Солнцев, – что в больших группах языков обнаруживаются аналогичные или подобные отношения между единицами разных уровней, т.е. обнаруживается последовательное подобие в иерархических отношениях. Поскольку иерархические отношения являются важнейшими внутрисистемными отношениями, типы этих отношений могут быть положены (с учетом парадигматических и синтаксических, т.е. внутриуровневых, отношений) в основу типологии систем» (Солнцев 1985). Типология, следовательно, приводит к выделению типов языковых структур и подструктур, что имеет основополагающее значение для всей науки о языке в целом. Фразеология, вне всякого сомнения, занимает особое место в системе языка, в единстве его перекрещивающихся микроструктур, объединенных иерархическими отношениями, т.е. отношениями с последовательными усложнениями ее структуры, функции и значения. Вслед за А.В. Куниным, признаем существование особого фразеологического уровня в языке (Кунин 1970) – уровня единиц вторичной номинации, обладающих сложной словной структурой, состоящей из морфологически оформленных компонентов и подчиняющейся правилам грамматики. Инвариантность лексических и морфологических (Кунин 1970) и, добавим, структурно-грамматических аспектов является составным элементом устойчивости фразеологических единиц. Многоаспектность инвариантности фразеологической единицы делает ее типологически релевантной, т.к. дает возможность наблюдать особенности важнейших внутрисистемных иерархических отношений в пределах одной фразеологической единицы и устанавливать типы этих отношений на межъязыковом уровне. Современное развитие науки о языке позволяет констатировать существование сравнительной фразеологии как формирующегося лингвистического направления, в котором намечаются специфические аспекты исследования, такие, например, как сравнительно-исторический, сопоставительный, контрастивный, структурно-типологический, контенсивно-типологический, располагающие своими особыми методами и задачами и процедурами. Список литературы Основная литература Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков. Л.: Просвещение, 1979. С. 5-36. Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Аспекты теории фразеологии. М.: Знак, 2008. С. 27-65. Городецкий Б.Ю. Основы концептуального аппарата лингвистической типологии // Лингвистическая типология. М.: Наука, 1985. С. 64-73. Кунин А.В. Английская фразеология: Теоретический курс. М.: Высш. шк., 1970. С. 194-212. Федуленкова Т.Н. Изоморфизм и алломорфизм в германской фразеологии (на материале английского, немецкого и шведского языков): Автореф. дис. … д-ра филол. наук. Северодвинск, 2006. Федуленкова Т.Н. Фразеологическая типология: к типологической релевантности фразеологии // Филологические науки. М., 2005. № 1. С. 74-80. Федуленкова Т.Н. Элементные связи фразеологической терминологии как признак системности в языке // Фразеология и терминология: грани пересечения: Монография / Т.Н. Федуленкова, А.В. Иванов, Т.В. Куприна. Архангельск, 2009. С. 8-22. Дополнительная литература Азимова М.А. Фразеологические единицы со структурой простого предложения в современном немецком и узбекском языках: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Тбилиси, 1981. Алексеенко М.А. Старое и новое в метаязыке русской фразеологии // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 134-138. Алефиренко Н.Ф. Лингвокультурология: Ценностно-смысловое пространство языка. М.: Флинта, Наука, 2010. Алефиренко Н.Ф. Фразеология и культура: поиск категориально-понятийных оснований // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 21-26. Аракин В.Д. Сопоставительная типология скандинавских языков. М.: Высш. шк., 1984. Аракин В.Д. Структурная типология русского и некоторых германских языков (единицы сопоставительно-типологического анализа языков): Автореф. дис. ... д-ра филол. наук в форме науч. докл. М., 1983. Аракин В.Д. Типология объектных словосочетаний в скандинавских языках // Типология германских литературных языков. М., 1976. C. 156-172. Аракин В.Д. Типология языков и проблема методического прогнозирования. М.: Высш. шк., 1989. Арсентьева Е.Ф. Критический анализ русско-английских фразеологических словарей // Фразеология: Избранные труды / Отв. ред. и сост. Т.Н. Федуленкова. Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2009. С. 119-138. Бабаев Э. Образные сравнительные обороты в современном английском и таджикском языках: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. M., 1977. Балакова Д. Языковые принципы и языковые способности (восприятие обучаемыми речевых модификаций фразем) // Дискурсивные и дидактические проблемы фразеологии: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 2. Белгород, 2010. С. 353-358. Баранова Л.Ф. Структурно-семантические соотношения английской и русской фразеологии (на материале произведений Дж. Олдриджа и их переводов на русский язык): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1970. Бахтадзе Д.П. Фразеологические варианты в немецком языке в сопоставлении с грузинским языком: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тбилиси, 1976. Булаш Ю.М. Формальные варианты субстандартных фразеологических единиц // Фразеологизм в тексте и текст во фразеологизме (Четвертые Жуковские чтения): Материалы международ. науч. симпозиума 4-6 мая 2009 г. / Отв. ред. В.И. Макаров; Новг. гос. ун-т им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2009. С. 311-314. Виноградов В.А. Типология // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 512-514. Вовк В.Н. Фразеологизованные единицы со значением неопределенного множества в современном английском языке (в сопоставлении с украинским языком): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Киев, 1976. Гатиатуллина 3.3. Сравнительное исследование фразеологических единиц с компонентом глаголом движения (на материале англ., нем. и швед. яз.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1968. Глазырин Р.А. Сопоставительный анализ компаративных фразеологических единиц в современных германских языках: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1972. Гоголицына H.JI. Фразеологические единицы со значением качественной характеристики лица в русском языке в сопоставлении с английским: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1979. Голованова Е.И. Фразеологическая номинация как особый способ терминообразования // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 157-163. Добровольский Д.О. Основы структурно-типологического анализа фразеологии современных германских языков (на материале нем., англ. и нидерланд. яз.): Автореф. дис. …д-ра филол. наук. М., 1990. Долгополов Ю.А. Сопоставительный анализ соматической фразеологии (на материале русск., англ, и нем. яз.): Дис. ... канд. филол. наук. Казань, 1973. Жуков А.В. Очерки по фразеологической семантике. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2008. Заика Т.В. Образная система фразеологизмов, репрезентирующих концепт «Совесть» // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 170-173. Зиньков А.Д. Сравнительное исследование адвербиальных фразеологи-ческих единиц в современных западногерманских языках: Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1976. Кириллова Н.Н. Социальный резонанс и его роль в становлении фразеологии // Живодействующая связь языка и культуры: Материалы Международ. науч. конф., посвященной юбилею д.ф.н. проф. В.Н. Телии: В 2 т. М.: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н. Толстого, 2010. Т. 2. С. 14-16. Киткаускене Л.-А.П. Структура, семантика и стилистика литовских фразеологизмов (сопоставительно с английскими): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Вильнюс, 1979. Колшанский Г.В. Универсальная и частная типология языка // Лингвистическая типология. М.: Наука, 1985. С. 13-18. Кунин А.В. Курс фразеологии современного английского языка: Учеб. для ин-тов и фак. иностр. яз. 2-е изд., перераб. М.: Высш. шк., Дубна: Изд. центр «Феникс», 1996. Куприна Т.В. Неофразеология как результат адаптации в профессиональной субкультуре // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 201-205. Кураш Т.Н. Тропеический характер фразеологических единиц как объект исследования // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 205-209. Куркова Л.С. Фразеологический фрагмент семантического поля «мышление» в современном немецком языке в сопоставлении с русским языком: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. M., I980. Лебеденко Ю.Н. Оппозиция «Трудолюбие / Лень» на материале украинских фразеологизмов с компонентом «хата» // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 214-218. Макаров В.И. Фразеология кризиса // Фразеологизм в тексте и текст во фразеологизме (Четвертые Жуковские чтения): Материалы международ. науч. симпозиума 4-6 мая 2009 г. / Отв. ред. В.И. Макаров; Новг. гос. ун-т им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2009. С. 374-376. Мелерович А.М. Деривационное функционирование фразеологических единиц как репрезентация фрагментов языковой картины мира // Функционирование фразеологии в тексте в периоды кризиса идеологии и культуры. Оломоуц, 1995. С. 45-46. Мелерович А.М. Интертекстовая фразеологическая деривация как проявление динамики фразеологической системы языка // Грани слова: Сб. науч. ст. к 65-летию проф. В.М. Мокиенко. М., 2005. С. 118-122. Мелерович А.М. Концептообразующее функционирование отфразеологических символов и система их фиксации в словаре «Фразеологизмы в русской речи» // Проблемы семантики языковых единиц: Материалы Международ. конф. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2004. С. 16-21. Мелерович А.М. О языковом статусе компонентов фразеологизма, эксплицирующих элементы фразеологического значения // Проблемы семантики и функционирования языковых единиц разных уровней: Материалы II региональной науч. конф. Иваново: Изд-во «Ивановский гос. ун-т», 2004. С. 103-107. Мелерович А.М. Роль структурно-семантических моделей фразеологических единиц в категоризации и концептуализации действительности // Мир русского словаря и русское слово в мире: Материалы XI Конгресса МАПРЯЛ, 21-25 сентября 2007 г. Варна, 2007. Мелерович А.М. Семантический анализ фразеологических единиц // Филологические науки. М., 1979. № 5. С 90-96. Мелерович А.М. Фразеологический состав Ярославского областного словаря и способы его словарной семантизации / А.М. Мелерович, З.В. Сметанина // Проблемы региональной лексикологии, фразеологии и лексикографии. Орел, 1994. С. 88-90. Мещанинов И.И. Типологические сопоставления и типология систем // Науч. докл. высш. школы. Филол. науки, 1958, № 3. Милехина В.И. К типологии фразеомоделей (на материале сочинительных парных сочетаний в немецком и русском языках): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1974. Минакова М.А. Парадигмы фразеологии как основа проектирования средств обучения // Дискурсивные и дидактические проблемы фразеологии: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 2. Белгород, 2010. С. 372-376. Мокиенко В.М. Противоречия фразеологии и ее динамика: Автореф. дис. … д-ра филол.наук. Л., 1976. Мокиенко В.М. Фразеологическая вариантность и некоторые аспекты проблемы «фразеологизм – слово» // Rusky jazyk. 1974. № 2. С. 58-67. Муница С.Н. Адъективные компаративные фразеологические единицы в немецком и украинском языках: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Киев, 1975. Назаров К. Сопоставительное исследование фразеологических единиц с ономастическим компонентом немецкого, английского и русского языков: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1980. Неведомская О.М. Компаративные фразеологизмы немецкого языка в сопоставлении с русскими: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1973. Орловская Л.Я. Сопоставительный анализ фразеологических единиц латышского и английского языков и некоторые принципы составления латышско-английского фразеологического словаря: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1968. Рагимов А.С.О. Сравнительно-сопоставительный анализ английских и азербайджанских номинативных глагольных фразеологических единиц и способы перевода английских фразеологических единиц на азербайджанский язык: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1968. Пеклер М.А. Русско-немецкая идиоматичность (на материале глагольно-субстантивных сочетаний, образуемых частотными переходными глаголами): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Тбилиси, 1967. Поливанов Е.Д. Введение в языкознание для востоковедных вузов. Л., 1928. Поливанов Е.Д. О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка // Е.Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. Л., 1968. С. 206-224. Поливанов Е.Д. Труды по востоковедению и общему языкознанию. М.: Наука, 1991. Поцелуева Н.В., Федуленкова Т.Н. Фразеологический словарь нового типа // Живодействующая связь языка и культуры: Материалы Международ. науч. конф., посвященной юбилею д-ра филол. наук проф. В.Н. Телии: В 2-х т. Т. 1: Язык. Ментальность. Культура. Тула: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н. Толстого, 2010. С. 239-243. Просветова Л.П. Глагольно-именные фразеосочетания русских химических текстов (в сопоставлении с нем.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1978. Рогалева Е.И. Культурно-познавательное пространство учебной фразеографии // Дискурсивные и дидактические проблемы фразеологии: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 2. Белгород, 2010. С. 385-389. Русакова П.Д. Фразеологические единицы типа «глагол + предлог + существительное» в современном английском языке в сопоставлении с однотипными фразеологизмами современного немецкого языка: Дис. ... канд. филол. наук. М., 1970. Садыкова А.Г., Давлетбаева Д.Н. Специфика фразеологической номинации (на материале окказиональных фразеологических единиц английского и турецкого языков) // Фразеологическое пространство национального словаря в сопоставительном аспекте / Отв. ред. Т.Н. Федуленкова. Архангельск: Поморский ун-т, 2008. С. 27-64. Свешникова Г.С. Типологический анализ фразеологических единиц с компонентами-прилагательными, обозначающими цвет (на материале нем., англ. и швед. яз.): Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1969. Семенова H.H. К вопросу о сравнительно-сопоставительных фразеологических исследованиях / Mapийский гос. пед. ин-т. Йошкар-Ола, 1982. Рукопись деп. в ИНИОН АН СССР № 11787 от 08.12.82. Семенова H.H. Семантические особенности фразеологических единиц, выражающих понятие неопределенно большого и неопределенно малого количества, и их реализация в контексте (на материале современных германских языков) // Фразеология и контекст. Куйбышев, 1982. С. 31-41. Сенько Е.В. Неофраземы как репрезентанты актуальных фрагментов языковой картины мира // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 262-265. Смагулова Г.Н. Диалог двух культур в переводе фразеологизмов // Живодействующая связь языка и культуры: Материалы Международ. науч. конф., посвященной юбилею д.ф.н. проф. В.Н. Телии: В 2 т. М.: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н.Толстого, 2010. Т. 1. С. 189-195. Солнцев В.М. Лингвистическая типология и общая теория типологии // Лингвистическая типология. М.: Наука, 1985. С. 3-5. Солодуб Ю.П. К вопросу о совпадении фразеологических оборотов в различных языках // Вопросы языкознания. 1982. № 2. С. 106-114. Солодухо Э.М. Вопросы сопоставительного изучения заимствованной фразеологии. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1977. Телия В.Н. Фразеология // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 560-561. Теплякова Т.П. Фразеологизация устойчивых словосочетаний современного английского языка (на материале глагольных фразеологизмов структурного типа V + N and N): Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1973. Успенский Б.А. Структурная типология языков. М., 1965. Федуленкова Т.Н. Некоторые особенности семантики соматических фразеологизмов в современных германских языках // Вопросы фразеологии и фразеоматики: Межвуз. сб. науч. тр. М.: Моск. гос. пед. ин-т им. В.И. Ленина, 1983. С. 67-74. Федуленкова Т.Н. Проблема общего и специфического в соматической фразеологии некоторых германских языков (на материале английского, немецкого и шведского языков): Дис. … канд. филол. наук. М., 1984. Федуленкова Т.Н., Неумоина В.Н. Термины-фразеологизмы в языковой компетенции // Живодействующая связь языка и культуры: Материалы Международ. науч. конф., посвященной юбилею д-ра филол. наук проф. В.Н. Телии: В 2-х т. Т. 2: Дискурс. Текст. Культура. Тула: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н. Толстого, 2010. С. 218-223. Хайруллина Р.Х. Фразеология как система миропонимания народа: стереотипы мышления // Фразеология и познание: Сб. докл. 2-й Международ. науч. конф. «Фразеология, познание и культура». Том 1. Белгород, 2010. С. 26-30. Хостай И.С. Системно-функциональные характеристики фразеологических единиц библейского происхождения в английском языке // Фразеология: Избранные труды / Отв. ред. и сост. Т.Н. Федуленкова. Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2009. С. 99-118. Шадрин Н.Л. Фразеологизм и вопрос о единице перевода // Фразеология: Избранные труды / Отв. ред. и сост. Т.Н. Федуленкова. Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2009. С. 89-98. Шулежкова С.Г. Фразеологическая система как одна из сфер отображения «окультуренного миросозерцания» (к вопросу о принципах создания фразеологического словаря старославянского языка) // Живодействующая связь языка и культуры: Материалы Международ. науч. конф., посвященной юбилею д.ф.н. проф. В.Н. Телии: В 2 т. Т. 1.: Язык. Ментальность. Культура. М.: Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л.Н. Толстого, 2010. С. 263-268. Ярцева В.H. От редакционной коллегии // Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С. 5-6. Cowie A.P. Phraseology: Theory, Analysis and Application. Oxford: Clarendon Press, 1998. Croft W. Typology and Universals. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. Dobrovol’skij D. & E. Piirainen. Figurative Language: Cross-cultural Linguistics and Cross-linguistic Perspectives. Amsterdam: Elsevier, 2005. Fleischer W. Phraseologie der deutschen Gegenwartssprache. Leipzig: VEB Bibliogr. Institut, 1982. Glaser R. Linguistic Features and Genre Profiles of Scientific English. Frankfurt-am-Mein, Berlin, Bern, New York, Paris, Wein: Peter Lang, 1995. Glaser R. Relations between Phraseology and Terminology in English for Special Purposes // Linguistic Features and Genre Profiles of Scientific English: Leipziger Fachsprachen-Studien. Band 9. Frankfurt-am-Mein: Peter Lang, 1995. P. 33-57. Hausermann J. Phraseologie: Hauptprobleme der deutschen Phraseologie auf der Basis sowjetischer Forschungsergebnisse. I Aufl. Tubingen: Niemeyer, 1977. Naciscione A. Stylistic Use of Phraseological Units in Discourse. Amsterdam: John Benjamin Publishing Company, 2010.

© 2010 Российская Академия Естествознания